Звуки избиения стихли. Он оставил мать, но я знаю, что будет сейчас. Отцовские шаги возвращаются. Он знает все тайные места в доме. Он отобрал у матери ключ, и ему глубоко плевать на мои мольбы.
– Рева-корова, – говорит он и бьет меня с еще большим остервенением.
Не отваживаясь войти внутрь, я заглянула в металлический ящик. Знакомый запах больничных лифтов: запах жидкого мыла и антисептика с примесью мочи и страха. Однажды я заставила себя преодолеть в нем путь до двадцать четвертого этажа, чтобы попасть в отделение психологии. Проделала его с закрытыми глазами и задержав дыхание.
Не из-за скорости, из-за тесноты. Здесь мало воздуха и нет выходов, через которые можно спастись, если что. Придержав рукой дверь, я заставила себя войти. Волна паники тотчас же накрыла меня с головой, и я почувствовала под грудной клеткой выброс адреналина. С зеркала на противоположной стене на меня глядело отражение. Лицо белое как мел, в глазах застыл страх. Очень похожа на маленькую светловолосую девочку, нарядившуюся в самое красивое платье матери.
Пятясь, я вышла из лифта. Двери с лязгом захлопнулись, едва не прищемив пальцы. Теперь мне не оставалось ничего другого, как зашагать вверх по лестнице, преодолевая двести семьдесят восемь ступенек. На каждой лестничной площадке таблички. Все они давно отпечатались в моей памяти: онкология, урология, ортопедия, рентген. Но, по крайней мере, ежедневный подъем наверх поддерживает меня в хорошей физической форме – при размеренном шаге я преодолеваю этажи меньше чем за шесть минут.
Я изрядно запыхалась, когда наконец вошла к себе в кабинет; перед первым приемом оставалось всего несколько свободных минут. Переобулась, сменив кроссовки на приличную пару туфель на каблуке. Одно из неписаных правил психотерапевта: если хочешь убедить пациентов в том, что окружающий мир безопасен и упорядочен, нужно быть хорошо одетым. Как оказалось, переобувалась я зря.
К экрану компьютера была прилеплена записка, в которой сообщалась, что мой утренний прием отменяется и через час заедет офицер полиции. На секунду у меня подкосились ноги. Я тотчас же представила себе брата, запертого в камере предварительного содержания, каким видела его в последний раз. Тогда он сыпал проклятьями в адрес любого, кто осмеливался задать ему вопрос или даже предложить чашку чая. Потом вспомнила, что на этой неделе мое имя стоит в расписании дежурств городской полиции, и мой пульс снова пришел в норму.
