— Жиго, — позвал глава города, и сразу же появился распорядитель.
— Слушаю, — сказал Жиго.
— Где этот самый Фридрих?
— Мы его пока заперли в подвале…
— Приведите его немедленно!
Через минуту Фридрих был на сцене. Он отряхнулся и стал по стойке «смирно».
— Уважаемый господин Фридрих, — обратился к нему глава города, — мы решили принять вас в наш ансамбль, однако не первым скрипачом, а вторым… Первым скрипачом будет господин Эмпедокл! На этом конкурс заканчивается, мы приветствуем наш ансамбль…
Раздались аплодисменты и заглушили слова Фридриха. Когда я среди этого шума выходил из зала, я заметил, как он сел в кресло рядом с остальными тремя музыкантами. Все же эти королевские привилегии кое на что пригодились, подумал я и направился к ближайшему кабаку…
Скрипнули двери. Значит, кто-то вошел, потому что утренний полумрак таков, что движение невозможно различить на фоне темной стены. Мартин видит, как сгорбленная фигура старика появилась перед окном и на некоторое время заслонила его. Наверное, около трех часов. Старик подошел к окованному сундуку и, судя по звуку, поднял крышку. Тихий скрип наполнил комнату. Мартин не двигается, почти не дышит.. Он старается разглядеть в этом полумраке, что делает дед. Это ему плохо удается. Однако он слышит, как старик тихонько роется в сундуке, и ему кажется, будто он что-то достал из него, захлопнул крышку и снова идет к дверям. Фигура деда только что заслонила на минуту окно. И он уже стоит в дверях, и скрип означает, что он открывает дверь и хочет выйти.
Тогда Мартин садится на кровати и спускает ноги. Он чувствует ступнями холодный пол.
— Дед! — зовет он громко и сам пугается своего голоса. Скрип прекращается, старик успел только приоткрыть дверь.
— Ну, что тебе? — отзывается прерывистый и, пожалуй, немного удивленный голос. Наверное, старик уже успокоился, двери снова скрипнули.
— Возьмите меня с собой, — говорит Мартин.
Тишина. Кажется, что сумрак редеет, расплывается и на его место приходит свет дня. Но это неправда — это Мартину только мерещится. Он не слышит, как дышит старик, и вдруг пугается, не ушел ли он. Но нет. Он здесь и стоит неподвижно. Он должен быть здесь. Видно какое-то темное пятно, и оно напоминает очертания человеческой фигуры. Если бы дед пошевелился, двери бы снова заскрипели, потому что они не полностью открыты, не слышно и шагов на рассыхающихся досках.
— Рано еще, — долетает голос с порога, — еще трех нет.
В голосе слышно сомнение. Если бы дед не хотел брать его, он бы сразу же вышел, но он стоит, значит, колеблется и размышляет. Мартин встает. Его движения хорошо видны, потому что он в длинной белой ночной рубашке. И на него падает свет, идущий из окна, хотя и очень слабый.
