Сэм пожал плечами и дал знак стюарду, чтобы заказать один из тех горячих напитков, которые иудеи так любят.
— По-видимому, мне вчера не удалось объяснить тебе, что я имел в виду, — неожиданно сказал он. — Попытаюсь сказать, что я понимаю под «альтернативным миром». Историю помнишь? Как Форний Велло победил майя и романизировал Западные Континенты шесть или семь веков тому назад? Давай предположим, что он этого не сделал.
— Сэм, но ведь он сделал это!
— Я знаю. — Сэм еще не потерял терпения. — Ведь я же сказал: предположим. Допустим, в битве за Техультапек Легионы были разбиты.
Я рассмеялся. Было очевидно, что он шутит.
— Легионы? Разбиты? Никто и никогда не мог победить Легионы.
— Это неправда, — укоризненно заметил Сэм. (Он терпеть не может людей с пробелами в образовании). — Вспомни Варус.
— Сотня подземных демонов! Сэм, ведь это же древняя-древняя история! Ведь это же когда было? Две тысячи лет назад! При императоре Августе! Да и полным поражением это тоже назвать нельзя. Император Друзус вернул орлов назад. А в придачу — и всю Галлию для Империи: это было одно из крупнейших завоеваний за Альпами. Сегодня галлы даже более римские, чем сами римляне, особенно это касается потребления вина.
Сэм покачал головой.
— Скажем так, что Форний Велло тоже понес «временное поражение».
Я попытался проследить за ходом его рассуждений, но это было нелегко.
— А какая разница? Раньше или позднее Легионы победили бы. И ты прекрасно знаешь, что они побеждали всегда.
— Это так, — рассудительно сказал Сэм. — Но если бы это конкретное завоевание не произошло бы тогда, весь ход истории изменился бы совершенно. У нас не было бы большой миграции на запад с целью заселения тех громадных континентов. Хани с хиндами не были бы окружены, и, кто знает, у них до сих пор были бы независимые государства. Это был бы совершенно иной мир. Ты понимаешь, к чему я веду? Именно это я и называю «альтернативным миром»: мир, который мог бы существовать, но его нет.
Мне хотелось быть с ним честным.
— Сэм, — сказал я. — Только что ты весьма образно представил мне разницу между фантазиями и научными романами. Я фантазиями не занимаюсь. Кроме того, — продолжал я, стараясь не слишком задевать его чувства, — я не вижу особой возможности проявления значительных различий между нашим и тем миром. Во всяком случае, они не будут настолько велики, чтобы построить на этом научный роман.
Какое-то время мой приятель молча глядел на меня, после чего отвернулся и уставился на море. И вдруг, как будто мы совершенно не меняли темы, сообщил:
