Мы смотрели им вслед, и я запомнила крепкие яловые сапоги комбата на кривоватых цепких ногах. Чем он был мне неприятен? Не знаю. Почему внушал страх, хотя перед мужчинами его я как-то не испытывала обычно? Вот хотя бы те двое — подполковник с тремя шпалами и важный командир в кожаном меховом снаряжении, человек с седыми квадратными усиками в армейском тылу. Уж наверняка этот капитан тянулся бы перед ними в струнку, а я нисколько не сробела, чувствовала к обоим, когда отвечала, какую-то молодецкую, колющую злость: «Нате вам, смотрины устроили, осчастливить захотели..» Здесь же было все по-иному, здесь я испытывала страх, испуг. Даже по спине, по бедрам, к коленям сбежал дурной, нервный мороз.
— Ты чего, Одинцова? — заметил мое волнение ротный. — Худо тебе? Держись… Война. — Он понял мое состояние по-своему.
Весь остаток дня, всю ночь и на другое утро думала над приказанием комбата. И к вечеру собралась идти. Утешалась: может, и вправду у него что-нибудь с ногой. Но ведь он не хромал даже? Тогда что? Расспросила, где найти командный пункт, нехотя пошла по ходу сообщения влево, в полосу обороны. Ход был прорыт глубокий, при моем небольшом росте можно было идти почти не пригибаясь, но я даже не думала об этом, занятая мыслью — что такое может быть с ногой у комбата, зачем он меня позвал? Может быть, просто стер или намозолил?
Комбат в землянке пил чай. Ординарец топил подобие печурки из какого-то обрезка трубы, обложенного кирпичами.
— Прибыла по вашему приказанию, — доложила я.
Комбат ответил не сразу, сперва посмотрел на ординарца, и тот немедленно поднялся, отряхнул колени, вышел.
— Заходи, садись, — неуставно предложил комбат, показывая на чурбак возле стола. — Почему вчера не пришла?
— Вы сказали сегодня-завтра. Перевязывала..
— Чай пить будешь?
— Нет. Спасибо, — ответила я, пораженная таким разговором человека, который казался мне воплощением военной субординации. Казалось, он может говорить только приказами, отрывисто и резко.
— Все равно садись, — теперь уже явно приказал он, все разглядывая меня своими светло-желтыми, как бы светившимися, а в полумраке землянки показавшимися мне зелеными глазами. Взгляд был пригибающий. Я опять почувствовала тот озноб в коленях и бедрах.
— Садись, садись, — повторил он.
Я села, инстинктивно поправляя волосы, как делают все женщины, когда на них пристально, изучающе смотрят.
— Звать как? Клавдия? — спросил он.
— Нет. Лидия.
— А-а… Ну, это еще лучше. Хорошее имя. Красивое..
