— Проходите, Николай Александрович! Повесьте пальто вон та тот гвоздик, у нас уже топят. Ботинок не снимайте, мы еще не обжились. Полы не мыты, тапочек для гостей нет. Лучше всего нам поговорить на кухне.
Я поставил чайник, и пока он грелся, задал гостю вопрос:
— Из какого вы года?
Острый вопрос в условиях дефицита времени способен ввести почти любого собеседника в состояние замешательства. Но только не этого. Именно про Николая Александровича академик Колмогоров говорил, что задачи, стоящие перед разработчиками ядерного оружия, Дмитриев решал, задумчиво крутя ручку арифмометра назад и вперед. Как будто вспоминал уже известное ему решение. Будто стесняясь, он всю жизнь сторонился премий, известности и почестей, отдавая славу своих разработок совершенно никчемным людям типа Сахарова. Факты однозначно говорили: душа этого человека, так же как и моя, прошла сквозь время, но сохранила память.
Я решил рискнуть, и оказался в выигрыше. Мой собеседник — великолепный математик, и с логикой у него все в порядке. Пару мгновений на кухне стояла мертвая тишина. Дмитриев морщил лоб, хмуро разглядывая меня. Губы сжались в нитку. С минуту подумав, он просчитал ситуацию и неохотно ответил:
— Из 1947, который не наступил. На долгие воспоминания у меня совершенно нет времени, я действительно зашел всего лишь на полчаса. Из них осталось 24 минуты. Скажу лишь главное. В том 1947 бывшие союзники вступили с нами в войну. Они еще и собрали недобитых нами фашистов, так что было тяжело. В марте бомбили Москву и Ленинград. Войска противовоздушной обороны сделали все возможное, но две «Летающих крепости» с атомными бомбами на борту все же прорвались. В пределах Садового кольца были сплошные развалины, ближе к Кремлю — покрытая стеклом равнина.
— Что было потом?
— Не знаю, я погиб. В городе началось страшное. Было много мародеров. Люди ринулись грабить продовольственные склады, магазины, сводить счеты с ближними и дальними. На одну из таких шаек я и попал. Сам понимаешь, мало что можно было сделать. Все-таки я математик, а не солдат. Вернулся в 1931. Снова стал семилетним ребенком. Через два года добился, чтобы на мое имя пришел запрос из Наркомпроса. Дальше ты знаешь.
— Да, дальше я знаю. Может, рюмку коньяка?
— Я-то не против, но с алкоголем почему-то не дружит моя печень. Лучше скажи, из какого года пришел ты и чем я тебе могу помочь. Учти, у меня довольно ограниченные возможности.
— Я из 2016. СССР развалился в 1991.
