— Тебе надо научиться проигрывать! — поучал толстяк игрока.
— Я уже проигрывал, — пожал плечами мужчина в маске. — Я знаю на что это похоже.
— Вы, Сэр, — повернулся ко мне пузатый, — Вот Вы, играете в каиссу?
— Немного, — осторожно сказал я.
— Ну, так рискните сыграть с ним, — пригласил он. — Всего-то один бит-тарск!
Толстяк бросил выразительный взгляд на своего игрока, и снова повернувшись ко мне, пристально посмотрел мне в глаза.
— Я почти гарантирую, что Вы победите, — заявил он.
— А почему Ваш игрок в маске? — поинтересовался я. — Его маска не слишком подходит для карнавала.
— Он никогда не снимает её, с самого детства, ну или почти с детства, — пояснил пузатый, вздрогнув, — из-за ожога, сильного ожога. Ему правда не стоит снимать маску. Под ней скрывается урод, практически монстр. Свободные женщины упадут в обморок от одного его вида. Даже животы сильных мужчин не выдержат такого зрелища. Да они просто заорут от ужаса и попытаются напасть на него. Такой уродство, такое безобразие не должно быть выставлено на всеобщее обозрение.
— Я понял, — кивнул я.
— Всего бит-тарск, — напомнил мне толстяк.
— Не бойтесь того, что Вы не сможете победить, — бросил мне игрок в маске, яростно, выставляя фигуры в положение начала игры.
Закончив расстановку, он, высокомерно, убрал с доски своих Убара, Убару, Строителей и Врачей — все шесть самых сильных фигур.
Бросив на меня сердитый взгляд, он снял и швырнул в кожаный мешок, стоявший сбоку от стола ещё и своих тарнсмэнов. Кстати доску он развернул так, что я играл жёлтыми, и имел право первого хода. Таким образом, он отдал мне инициативу. В результате, теперь я мог выбирать выгодный для себя дебют.
— Ваш ход первый, — объявил мужчина. — Сделайте его, и я опрокину своего Убара, и игра Ваша.
— Ты не мог бы быть несколько более любезным с клиентом? — отнюдь не любезно спросил пузатый у игрока в маске.
— Я не буду даже рассматривать игру на таких условиях, — ответил я.
— Но почему нет? — удивлённо спросил толстяк. — Вы сможете абсолютно честно сказать всем, что победили. Другие же не будут знать, какой именно была эта игра.
— Это будет оскорблением каиссы, — заметил я.
— Он прав, — поддержал меня мужчина в маске.
Рабыня, не в силах терпеть, постаралась стоном обратить на себя моё внимание. Печенька, которую она уменьшала своим языком, кусочек за кусочком, крошка за крошкой, была зажата в обеих её руках. Таким образом, положение её рук казалось провокационно скромным, что впрочем, могло быть изменено при моём малейшем желании. А, кроме того, её маленькие, тонкие запястья располагались так близко друг к другу, настолько близко, что казалось, как будто они были скованы рабскими наручниками.
