— Японский народ имеет право по достоинству оценить работы Аритомо-сэнсэя.
— Я, — указываю себе на грудь, — одна я буду решать, на что японский народ имеет право.
Поднимаясь на ноги, я морщусь от боли в суставах. Историк встает, чтобы помочь мне, но я отталкиваю его руку.
— Я соберу все оттиски. Мы снова встретимся через несколько дней, чтобы вы могли ознакомиться с ними.
— Сколько их всего?
— Понятия не имею. Двадцать или тридцать, наверное.
— Вы никогда не рассматриваете их?
— Только некоторые.
— Я живу в гостинице «Коптильня». — Историк записывает номер телефона на листочке бумаги и протягивает его мне. — Можно мне осмотреть сад?
— За ним не было должного ухода.
Я звоню в бронзовый колокольчик на подносе:
— Мой домоправитель проводит вас к выходу.
День выдался безоблачный, сильный поток ясного света заливает сад. Листья клена, растущего рядом с домом, уже начали рдеть и скоро полностью окрасятся красным цветом. По какой-то неведомой причине этот клен никогда не обращал внимания на отсутствие смены времен года в предгорье. Привалившись к деревянной стойке, костяшками пальцев растираю бедро, отгоняя боль. Понадобится время, чтобы вновь привыкнуть сидеть по-японски. Уголком глаза замечаю, что Фредерик внимательно смотрит на меня.
— Не доверяй этому человеку, — говорит он. — Тебе следует предоставить гравюры и другим специалистам.
— У меня не так много времени.
— А я-то надеялся, что ты побудешь немного. У нас тут новая чайная, хочу тебе показать. Вид оттуда великолепнейший. Нельзя тебе снова уезжать так скоро. — Он смотрит на меня и, похоже, понемногу догадывается, в чем дело: лицо его опадает.
— Что еще? Что случилось?
— Что-то такое у меня в мозгу, что-то, чего там быть не должно. — Я поплотнее запахиваю на себе жакет. Он ждет дальнейших объяснений. — Мне стало трудно запоминать имена. Были случаи, когда я никак не находила нужных слов.
Фредерик машет рукой:
— Со мной такое тоже случается. Это просто возраст нас достает.
— Тут другое, — возражаю я. Он вскидывает взгляд, и я уже прикидываю, а не смолчать ли об этом. Но… — Сидела как-то днем в суде и вдруг, ни с того ни с сего, не могла понять, как ни старалась, что сама же написала.
— Врачи, что они сказали?
— Нейрохирурги провели обследование. И сообщили мне то, что я и сама подозревала. Я теряю способность читать и писать, понимать речь — на любом языке. Через год — возможно, позже, возможно, раньше — буду не в состоянии выражать свои мысли. Стану фонтанировать бессмыслицей. Чту люди говорят, чту значат слова, которые я буду видеть на страницах, уличных вывесках — повсюду, все это станет для меня непонятным, — на несколько секунд я умолкаю. — Мои умственные способности ухудшатся. Затем последует слабоумие.
