В стране иногда доходило до курьезного: газеты сообщали о партийной чистке только что возвращенных на Большую землю челюскинцев – «Челюскинцы на партийной проверке». Чистки проходили везде по одинаковому сценарию, с большей или меньшей долей неизбежного, как бы сейчас сказали, «стриптиза».
Предполагалось, что на обсуждении «очищавшемуся» в глаза откровенно говорится о его грехах и недостатках. Он же, в свою очередь, должен быть предельно самокритичен.
Какие уродливые формы все это массовое «покаяние» принимало, несложно представить. Те, кто в партийных ячейках выступал против чистки или каким-то образом сочувствовал исключенным, тут же клеймились позором, им приклеивали ярлыки и называли «кулацкими пособниками», «окопавшимися беспринципными группами», «содействующими исключенным из партии троцкистам» и т. д. Везде витала удушливая атмосфера страха. На собраниях обязательно присутствовал представитель из центра, нагоняя страх еще больше. У честного человека не было никакого шанса сохранить лицо.
Можно с уверенностью сказать, что в результате вакханалий на собраниях «незапятнанными» оказывались не те, то есть выживали не лучшие. Когда начались массовые аресты, кое-где явно перестарались: на некоторых заводах вообще не осталось парторгов. Не из кого было выбирать: все более или менее опытные специалисты подпадали под ту или иную категорию, перечисленную в постановлении. Некоторые партийные организации на местах были полностью обескровлены. Кроме того, арестам подвергались и тысячи беспартийных специалистов – инженеров, хозяйственных работников. На место «выбывших»
поспешно выдвигались новые руководители, в прошлом рядовые рабочие. Хорошо, если это были бывшие «стахановцы», а вообще, выдвигались всякие. Им было слишком трудно полноценно заменить опытных и сведущих специалистов, обеспечить выполнение плана. И поэтому стал намечаться откат. Вся ответственность за «перегибы» и «ошибки» была, естественно, возложена на местных руководителей. Да так оно, наверное, и было.
Теперь уже создавались комиссии для разбирательства результатов самих «чисток» и наведения «большевистского порядка». Но это была еще не кульминация репрессий. Роковую роль сыграло убийство Сергея Мироновича Кирова 1 декабря 1934 года. Киров был сторонником курса Сталина на индустриализацию, и это делало его противником Бухарина. Но он отчасти разделял теорию «пролетарского гуманизма», которую проповедовал Бухарин, так и не изживший в себе переживаний, вызванных сценами насилия во время коллективизации. Киров уже завоевал большой авторитет в партии и осмеливался выступать сторонником более лояльного и мягкого отношения к общественности, поскольку у партии, по его мнению, не было больше непримиримых врагов. Очевидно, это мнение было ошибочным.
