— Но ты же не носишь килт?
— Если тебя окрестили Дональдом Ангусом Брюсом Огилви, тебе придется носить килт, не сомневайся! Я как раз вчера весь день ходил в килте, да будет тебе известно.
— Покажи как-нибудь… А твои сестры? Сколько им лет?
— Они совсем древние. Двадцать три и двадцать пять. Я действительно поздний ребенок. Хотя, конечно, хорошо иметь старших сестер, потому что они всегда так возятся со своим младшим братиком. Я здорово скучал по ним, когда они уехали из дома и я остался в компании мамы и папы. В этом плане школа-интернат — хорошо. Хотя я больше туда не пойду. Со следующего семестра буду учиться в колледже.
— А я вот не смогу назвать своих родителей «компанией». Они страшно хотят, чтобы мы достигли чего-то грандиозного, но совершенно без их помощи. Иногда мне кажется, что им достаточно моей фотографии и табеля с лучшими оценками за экзамены. Им не интересна собственная плоть и кровь и, разумеется, еще меньше интересны сердце и душа.
— Уверен, что это не так, — сказал Дональд и немного подвинулся, чтобы видеть мое лицо.
Я очень удивилась. То, что мои родители совсем никудышные, — это факт. Кто такой этот парень, чтобы разбираться в моей семье лучше меня?
— Значит, я вру?
— Вовсе нет. Но знаешь, в интернате по ночам мы часто говорили о своих семьях. Особенно с младшими ребятами, когда они скучали по дому. Многие дети считают, что родители их не любят. Но потом они приезжают в родительский день, и ты понимаешь, что они точно такие же, как и другие родители, — мечтают поскорее увидеть своих дорогих детишек. Просто некоторые взрослые не очень хорошо умеют обращаться с детьми. Они любят их, и все такое, но не знают, как себя вести с ними. Никто их этому не учил, и само это не приходит.
Я немного подумала.
— Ну, папа пытается. Он слабовольный, но пытается. А вот с мамой у нас вечные конфликты. Она никогда не ставит меня на первое место. Работа — да, Джей — да, но я — ни в жизни, — я начинала горячиться.
— А какая у нее была семья?
— Бабушка умерла, когда маме было лет двенадцать…
— А ты не думаешь, что в этом-то и дело…
— Дональд, это было бы слишком просто! К чему все эти психологические потуги? Разве я не могу просто ненавидеть свою мать, как любой другой подросток?
— Это не в твоем характере. Ты слишком хо…
Но он не договорил. Встал, отошел от меня и немного попрыгал.
— Нога затекла, — попытался объяснить он. А прозвучало это вроде как нечего тут обниматься.
Мне стало не по себе. Дональд затронул больной вопрос. Я предпочитала не обсуждать эту тему. О чем тут говорить? Сейчас хотела признаться ему, что он мне по-настоящему нравится, хотела поговорить о жизни, о мире, о будущем, о