Она пробегается взглядом по классу.
— Какое ваше оправдание на этот раз, мисс Петерс?
Мэллори разработала план в начале нашего старшего года два месяца назад, чтобы привлечь внимание мистера Хэммонда. В этот план входило не только не приходить на его контрольные, а и нарочно опаздывать в класс и прерывать его занятия. Не уверена, разгадал ли он её план, но могу сказать по выражению его лица, что он устал от её выходок.
— Мне жаль, — она строит глазки, улыбаясь при этом, как бы создавая видимость покаяния. — Я была в кабинете медсестры, — она стоит рядом с ним, в трёх или около того дюймах, и будто догадавшись, что их близость будет считаться неуместной, он передаёт ей карточку и отступает от неё.
— Задержитесь после урока.
Она вздыхает, как будто это последнее, что ей хочется делать.
— Ладно.
Она отходит, покачивая своими бёдрами — это то, чем всегда восхищалась, и чему мне никогда не удавалось подражать. Её улыбка может посоперничать с блеском солнца, когда она, наконец, занимает своё место рядом со мной. Я практически могу слышать, как она мысленно визжит, прошло уже двадцать минут и её не интересует лабораторная, поэтому она решает поговорить со мной.
— Он хочет меня, — я не могу сказать, правда это или нет, но уверена, что её не волнует моё мнение. Когда Мэллори вбивает себе что-то в голову, то другое мнение для неё перестает существовать. — Это всего лишь вопрос времени, — она направляется в противоположную сторону комнаты, чтобы взять необходимые материалы для препарирования жабы, которая лежит в серой сковороде передо мной.
Выбрав скальпель из множества различных инструментов, она возвращается назад, и я поднимаю голову, произнося:
— Раз ты так считаешь.
Я ненавижу разговоры. Я ненавижу то, что она задумала, хорошо осознавая, что это плохо кончится. Она моя лучшая подруга. Мы знаем друг друга с девятого класса. Она была со мной несмотря ни на что, даже когда я не делилась с ней правдой. Она задавала вопросы, но никогда не требовала ответы, потому что понимала, что я не была к ним готова. И этот факт не беспокоит меня больше, чем те моменты, когда я не могу сказать ей, сколько раз я оказывалась на грани. Я не могу. Я не стану этого делать. Поэтому я ничего не говорю и это правильно. Она не замечает этого. Думаю, она принимает моё молчание за заботу. Она привыкла к этому. Вполуха слушая то, о чём она болтает, я разрезаю скальпелем лягушку, отчаянно желая, чтобы это была моя кожа, и острое лезвие разрезало на куски меня. Я вдруг чувствую, что разрезов, сделанных прошлой ночью, мне не достаточно. Я могла бы шагнуть дальше. Я могла бы нанести их больше. Мне хочется выпить. Эта внезапная мысль проносится с притоком острой тоски внутри, словно удар кулаком в солнечное сплетение. Тихое присутствие тревоги тонкой пеленой окутывает мой разум и мне становится невыносимо вспомнить хотя бы один из моих навыков для преодоления такого рода проблем. Но если честно, мне и не хочется бороться с этим сейчас. Паника словно цепь окутывает мою щиколотку, увлекая меня в тёмную бездну страха, которая поселилась в моей душе, где уже подстерегают мои демоны. Моё сердце начинает колотиться сильно и жестко в груди, и боль становится настолько невыносимой, что её невозможно терпеть. Невидимая ткань, пропитая хлороформом накрывает мой нос, медленно забирая моё дыхание, пока мои лёгкие не начинают гореть, требуя воздуха.
