*****
Эйли
Какого чёрта я делаю? Это на самом деле происходит? Я захватываю небольшой кусочек кожи между большим и указательным пальцем и сильно щипаю. Укол боли говорит мне насколько всё это реально. Но я до сих пор сбита с толку тем, как мы перешли с момента самой чистейшей формы экстаза, который только могут испытывать два человека, к тому, что я не могу остановить поток слов из своего рта. Это моя личная форма саботажа? Раскрыть ему самые мерзкие подробности о себе, позволив понять, насколько на самом деле я отвратительна внутри, чтобы он сбежал, пока мои демоны не оттолкнут его? Я оказываюсь на ногах так быстро, как только могу. Смущаясь своей наготы, начинаю искать одежду и нахожу её в нескольких футах от кровати. Хватаю трусики и рубашку и поспешно надеваю их, совершено забывая о лифчике.
Всё во мне кричит отступить. Я рассказала слишком много. Рассказала слишком чертовски много тому единственному человеку, которому никогда не намеривалась показывать, насколько уродлива моя душа. Мне нужно уходить. Нужно убираться отсюда. Чем быстрее я убегу, тем быстрее доберусь до лезвия и…
— Эйли, — Мэддокс не даёт мне выйти, и когда я пытаюсь обойти его, он двигается вместе со мной. Когда он протягивает руку, чтобы прикоснуться ко мне, я отталкиваю её.
— Мне нужно идти, — Боже, мой голос звучит так странно. Я не контролирую свои эмоции прямо сейчас и чем больше стараюсь сохранять спокойствие, быть уравновешенной, тем острее ощущаю, как рушится моё самообладание. Если он не позволит мне уйти, я взорвусь, и не уверена, что когда-нибудь остановлюсь.
Предполагаю, что им движет решимость, его собственное чувство контроля гораздо сильнее, чем моё, и он приближается ко мне, заставляя меня сделать шаг назад, только чтобы избежать его прикосновения.
— Отпусти меня.
Он качает тёмной головой, пронзая меня пристальным взглядом.
— Этого не произойдёт.
— Мэддокс.
— Эйли.
В момент, когда он заключает меня в объятия, используя силу, чтобы подчинить себе, но не причинить боль, я борюсь с ним, словно он мой враг. Я не сильная девушка, и я никогда не ощущала потребности или порыва к такому насилию. Но с Мэддоксом я впадаю в ярость. Я царапаюсь, брыкаюсь и бью его, пока мы не оказываемся на полу. Я использую все части тела, стараясь причинить ему боль, и даже кусаю за руки. Это не порезы. Эти эмоции не от печали, они из-за чего-то намного худшего, более уродливого. Оно полностью превосходит печаль и позволяет мне окунуться в чистейший, неукротимый, яростный гнев. И я растворяюсь в борьбе, словно чувствую себя в своей тарелке. Я сражаюсь со своими демонами. Борюсь с воспоминаниями, которые преследовали меня. Борюсь с тем, что со мной сделали. Я бьюсь и пинаюсь, стараясь вырваться из чёрной смолы, наполняющей мою душу, которая вечно пытается утащить меня на дно. И, несмотря на это Мэддокс держит меня, принимая на себя всю мою злость с абсолютным спокойствием перед лицом моей жестокости, — он убежище в буре моей ярости. И только когда силы полностью покидают меня, дыхание становится неровным, сердце бешено скачет, кожу покалывает из-за пота, появившегося на моей коже, я наконец-то падаю в его объятия. Мэддокс не заслуживает этого. Это не он причиняет мне боль. Но он здесь, чтобы поймать меня. За первым всхлипом следует второй, затем третий, и достаточно скоро они поглощают меня, и я сбиваюсь со счёта. Задыхаясь от нехватки воздуха, я цепляюсь за него.
