Я занимаю своё место на раскладном стуле в центре гостиной, скрестив ноги, и вдруг меня осеняет, что да, я действительно бесстыдная. Я бы хотела сделать все эти вещи. Попросить его остаться. Умолять его не выпускать меня из этой квартиры. И это пугает меня больше всего. Я сама себя пугаю, когда дело доходит до этого парня. Все те вещи, которые я готова сделать с ним, для него, безграничны. Он заставляет меня чувствовать себя безгранично. С ним я испытываю эмоции, которых не испытывала никогда раньше, и все они настолько же волнующие, насколько и пугающие.
Он двигается так тихо, что я почти не слышу его, пока не становится слишком поздно. Оказавшись прямо позади меня, Мэддокс берёт меня за подбородок и запрокидывает голову настолько, что у меня не остаётся другого выбора, кроме как смотреть только на него. На нём снова маска невозмутимости, но в его ожесточённых, серых глазах я вижу всё, что он не может показать внешне. Это необузданные эмоции, управляемые едва сдерживаемой страстью, которая мгновенно зажигает опаляющее пламя внутри меня. Мэддокс томно скользит большим пальцем по моей нижней губе — нежный жест, который, как я замечаю, он оставляет только для меня — и дёргает её вниз, приоткрывая мой рот.
— Красивые губки, — замечает он хриплым, гортанным шёпотом.
Он наклоняется, затмевая всё. Он — всё, что я вижу. Всё, что я хочу. Между нами нет нежности, когда он раздвигает мои губы и вторгается в мой рот своим тёплым языком, переплетая его с моим. Мэддокс целует меня долго и медленно, каждый раз погружаясь глубже, и моё тело пылает настолько сильно, что я больше не могу игнорировать тот факт, что мои трусики становятся влажными.
— Как далеко ты хочешь, чтобы я зашёл? — выдыхает он напротив моих губ, и мурашки охватывают всё моё тело. Он просит моего разрешения.
Я хочу ответить ему, но как это возможно, когда он делает подобные вещи? Такая простая способность, как думать, ускользает от меня, когда я наблюдаю за его татуированными руками, спускающимися вниз по моей груди. На его руке часы, — глупо с моей стороны обратить на них внимание в такой момент, — большие чёрные часы с изображением чёрного скелета, которые, кажется, только усиливают чувственность к его действиям. Тёплая, грубая ладонь скользит по слишком разгорячённой коже, и моё дыхание становится прерывистым, когда Мэддокс проникает под мою рубашку и проводит рукой между моих грудей. Коснувшись указательным пальцем левого соска, он скользит под лифчик и, подразнивая, проводит им по затвердевшей горошинке, пока я извиваюсь в его руках. Выгибая спину, я толкаюсь грудью в его руку, желая большего трения.
