— Спешу я, Углов, — бросил он, обходя коллегу. — Опять на растворном дурака валяют, вот бегу сам их пошевелить.
Углов удержал его за локоть. Ему показалось, что приятель не вполне понял его.
— Да есть бабки! — весело разъяснил он, вынимая из кармана красненькие. — Машину бетона клиенту загнал, так что не боись, путево побалдеем!
Никола остановился и, казалось, призадумался. Наконец он поднял голову, и крещенским морозом обдало Семена от его застекленевших глаз.
— Я тебе вот чего скажу, Семен, — проговорил он, с видимым усильным трудом перебирая грубые, как камни, слова. — Ежли ты уже с таким огнем играть начал, так хоть язык-то прибери, не пускай его гулять веником по улице!
Углов онемел. На лице его застыла забытая приглашающая улыбка. Никола нахмурился и продолжал бросать слова жестко и увесисто, словно молотком вбивая в угловскую голову невидимые гвозди.
— Я ведь постарше тебя буду, — сказал он. — Хоть на немного, а постарше. И прорабом пашу втрое больше твоего, а видел ты хоть раз, чтоб я левую торговлю открыл на своем участке? — И сам ответил: — Нет, не видел и не увидишь! Распоследнее это для настоящего мужика дело — в левые торгаши идти, а уж трепаться о таких своих подвигах и того хуже! А ты трепешься, да еще и пьешь вдобавок. И слишком сильно для наших с тобой должностей пьешь!
Пораженный небывалостью услышанного, Углов только и смог что растерянно спросить:
— А ты сам, что ж, не пьешь, что ли?
— Нет! — врезал ему под дых старый приятель. — Я не пью. Я выпиваю. А это большая разница. Я взял свои сто грамм и работать пошел, и пашу, заметь, как зверь! И бетон с участка в бормотуху не перевожу. Кладу его в фундаменты! А ты свои сто грамм взял и за следующими потянулся, а ведь они, вторые, уже не твои. Их другой принять должен, а не ты. А раз принял ты, так уж ты теперь не выпивающий, а пьющий! А таким в прорабах делать нечего.
— Вот не знал, — сказал Углов, криво улыбаясь.
Он мог ожидать таких побоев от кого угодно — от Лизы, от начальника управления, от парторга, — но Никола?! Весь мир перевернулся.
Углов ошалело глянул на мелко подрагивающие в руке деньги и, скомкав, сунул их в карман.
— Уже сам, один жрешь! — рявкнул Никола, раздражаясь. — Уже компания тебе тесна стала! Как же, в толпе своих ведра не выдуешь — помирай, а дели! Льешь в себя, пока с катушек не полетишь! Еще с другими лезешь равняться. Есть деньги, нет денег — пьешь! Что за праздник такой каждый день? Еще козыряет тут: сам-то, сам-то! Сам-то я пью, да ума не пропиваю!
