Правдивая история страны хламов. Сказка антиутопия | страница 37
Однако его можно легко вычислить, ибо при виде национального знамени волосы у него встают дыбом, в связи с чем он никогда и ни перед кем не снимает своей шляпы, хотя его истинные намерения ни для кого не являются тайной.
Эссе заканчивалось знаменательной фразой: “И так будет всегда. Хламам никогда не положить конец иностранному засилью и не установить Тысячелетнего царства Всеобщей трезвости, покуда Хитер Смитер или какой-нибудь другой правитель не обратится с призывом к коренному населению и не освободится от менторства приставленных к нему кукловодов, – покуда не будет проведена полная дешампанизация страны, а затем ее освобождение от иностранной оккупации. Это куда серьезней, чем победа Насеканика Смелого над жабой-хламоедкой, которая, как и тиран Смок, – только одно из звеньев тайной агентуры Великого Магистра!”
Шампанский отложил ручку и огляделся. На стенах его приемной глянцево поблескивали прямоугольники картин, написанных им самим. Конечно, писал он их не для славы – Шампанский никогда не считал себя художником – просто необходимо было высказать то, что творилось у него внутри. Большинство картин, если внимательно в них всмотреться, являли собой некие туманные и расплывчатые пейзажи, выполненные в тонах, нигде и никогда не встречавшихся в Стране Хламов.
Однако за внешней мимолетностью и размытостью этих пейзажей таилась какая-то необъяснимая глубина и холодный покой.
Около старых, очевидно антикварных, часов помещалась еще одна картина, яркие и сочные краски которой заметно контрастировали с остальными полотнами. Почти всю площадь картины занимал обыкновенный кочан капусты, по виду только что срезанный с грядки. Поражала необычайная естественность и жизненность ярко-зеленых листьев. Казалось странным, что эта вещь, написанная с такой удивительной силой, могла принадлежать кисти дилетанта: кочан словно стремился скатиться с полотна и с глухим хрустом удариться о пол. Картина называлась “Ипостаси моего внутреннего Я” и символизировала некий гипотетический “кочан” внутреннего мира Шампанского. Один за другим отслаивались хрустящие сочные листья, оболочки одного и того же, а в середине клубилась плодотворящая пустота, нечто вроде животворной сути всего на свете. Вообще говоря, такая “слоистость” была свойственна не только одному Шампанскому: сама ассоциация внутреннего мира с кочаном капусты (не растущей к тому же в Хламии) была им услышана за столиком кабачка “Сердцебиение” от гения страдания Гицаля Волонтая. Разница между Шампанским и другими хламами заключалась именно в природе той пустоты, которая пряталась за капустными листьями. Если для хламов это был просто физический “континуум”, а по сути – ничто, то для Шампанского пустота являлась сверкающим, наполненным дыханием вечности началом, – страной, бледные копии которой туманно поблескивали на стенах его приемной. Однако приблизиться к ней, грубо обрывая листья, – безнадежное и даже небезопасное дело: можно только спокойно и осторожно разворачивать их. И еще одно. Здесь, на клочке земли, обнесенном Высоким квадратным забором, существовали только так называемые “лиственные оболочки” Шампанского, а таинственная сердцевина “кочана” находилась в совершенно иной, необъятной и безграничной стране.
