Когда же он рискнул опять раскрыть глаза, сиянье ослабело, и стало очевидно, что источником света является веник, а, точнее, его невыносимо яркие спицы-прутья, переходящие в более тусклую металлическую рукоятку.
Рядом с веником располагался толстый том в красной обложке, на которой зловеще поблескивало золотое тисненое название: “Справедливость и пути достижения оной” – сочинение Болтана Самосуя.
Гицаль потянулся было к сундуку, но, случайно коснувшись веника, скривился от боли. На руке краснело и расползалось пятно ожога: стальные прутья были раскалены добела. В следующий раз он был куда осторожнее. Однако, хотя книга, казалось, абсолютно свободно покоилась в сундуке, какая-то невидимая сила словно гвоздями приколотила ее ко дну.
Стараясь больше ни о чем не думать, он вытащил из-за пазухи портрет и, мимоходом глянув на женское лицо, опустил его в разинутую пасть сундука. Глаза женщины, наполнившись слезами, блеснули ему из глубины, и в ту же секунду крышка с треском захлопнулась – он едва успел отдернуть руку.
В комнате сразу потемнело. Сундук внезапно покрылся налетом пыли и плесени, осел и как-то рассохся. Теперь он ничем не отличался от того сундука, который Гицаль не раз созерцал в доме своего бывшего приятеля Болтана Самосуя. Знакомый с давнего времени огромный ржавый замок, как всегда, висел на его обшарпанном боку.
От удара табуретки одна петля оборвалась, и замок повис на другой. Гицаль вторично откинул крышку. На дне рядом со ржавым стальным веником знакомо желтела пухлая пачка страниц в картонной обложке, на которой размашистым почерком Болтана было выведено: “Справедливость и пути достижения оной”. Так и не отважившись взглянуть на портрет, Гицаль захлопнул сундук и вышел вон.
Что-то неуловимо изменилось: то ли потеплело, то ли посветлело вокруг от снега, который на удивление быстро, за время, пока он находился в доме, толстым покрывалом окутал Страну Хламов.
Издалека заметная на снегу, размахивая руками, к нему приближалась маленькая черная фигурка. Писатель Свинтарей, что-то громко и невразумительно выкрикивая, обхватил его за плечи и хрипло зарыдал, только и успев выдавить из себя: “Смок…”
* * *
Свинтарей разжал руки и недоуменно огляделся. Он был один. Гицаль Волонтай внезапно сгинул, как будто растворившись в его руках. Только в трех шагах от писателя, на бровке заполненной снегом ямы торчала лопата, а на ее отполированном черенке зеленели мелкие нежные ростки – такие неправдоподобные и лишние на фоне белой неподвижности последнего мартовского снега.
