— Пожалуй, верно.
— Ступай к Парамону. Вот по этой дорожке… За кусты завернешь — церковь увидишь. Прямо к ней и ступай. Не доходя до церкви увидишь…
С пригорка, где работала плотничья артель, раздавалось визжание пил, нестройное перестукивание топоров.
4
Вот и настала пора валить косой росные травы, шевелить-ворошить ароматное сено в прокосах, копнить и вершить стога.
Накануне Платон Нужаев отправился в лавку Пелевиных.
— Чего тебе? — спросил его Мокей, пожимая руку.
— За косой пришел.
Лавочник достал с полок несколько кос и бросил на прилавок, наполнив помещение звоном.
— Ты мне жестянки не выбрасывай, — проворчал Платон. — Достань одну, да теребинскую.
— Достану, сперва припаси два рубля.
— Кажи товар… Вот эта мне подходит — настоящая.
— А ты мужик с понятием.
— Нужда заставит…
Нужаевым в этом году требовалось припасти много сена. Поднакопили деньжат и купили сначала лошадь, а потом и корову. Четырех девок растил Платон, пока же с его шеи слезла только Василиса — позапрошлой зимой вышла замуж и уже родила первенца. Носит его нянчить к матери на весь день.
Уже вечер, в избе темно, а взрослые еще не приехали с сенокоса. Марфа качает в колыбели первенца Василисы — Михея, и хрипловато напевает:
Подрастешь ты, мой птенец,
Развеселый бубенец,
И начнешь пахать, косить,
Нам гостинчики носить.
Купря сидит на лавке. Его не взяли на сенокос. А ему так туда хочется! Представить только! едешь лесом по ухабистой дороге, а деревья, будто подслеповатые, наклоняются к тебе с двух сторон — стараются познакомиться. Ветвями, как руками, выхватывают с воза клочья сена. Вот молодой дубок с размаху царапнул охапку чуть не с полнавильника и держит на ветке, как на ладони. Нанюхается полевого аромата и пустит сено по ветру. Коли едешь наверху воза — не зевай, кланяйся каждой низкой ветке. Проворонишь — любая ветка, а уж дубовая тем паче, либо схватит тебя за волосы, либо смахнет с воза, как тряпка крошку со стола.
Воз сена с верхом под тугим гнетом на неровной лесной дороге то и дело накреняется, мотаясь из стороны в сторону, словно решето в руках ленивой хозяйки. И сеет окрест пряные запахи мяты, богородской травы, донника и клевера. Вздремнешь, устроившись в ложе, промятом гнетом, и уснешь, — сам не заметишь как. А ветер напевает, будто бабуля Марфа над колыбелью Михея:
С полюшка горошины
Спелые, хорошие…
— Вздуй огонь, бабуль.
— Приедут наши с сенокоса — тогда и зажжем.
Купря открыл окно, выходящее на улицу, облокотился на подоконник. За окном — прохладная чернота ночи, где-то вдали тарахтенье телег.
