Растолкали спавшего на нарах мотоциклиста из отряда- он. ничего не знал. Сбегали к зенитчикам - нет. Обежали мыс дамбы, звали, сначала вполголоса, потом кричали - нигде нет.
Не объявился он и днем, Его или утащили немцы, или он сам сбежал к ним. Последнее было наиболее вероятным.
На льду в мешках лежали Спиридонов с Гупаловым. Подойти к ним сзади и захватить их живьем ничего не стоило. Навались неожиданно, завяжи мешок и волоки куда хочешь…
Переговорили по телефону с командиром береговой батареи на Лисьем Носу. На всякий случай с ним имелась договоренность - открывать огонь. Установили дежурство у дальномера на зенитной батарее на дамбе. По радио связались с отрядом и доложили командованию. Бати в школе не было. Ответил комиссар - немедленно выезжает.
Все это делалось в лихорадочной спешке, но исключительно четко. Люди понимали друг друга без слов. Все чувствовали себя в какой-то мере виноватыми и старались как можно быстрее и лучше сделать то, что от них требовалось. Такая обстановка бывает, когда в доброй семье неожиданно кто-то умрет. Один бежит заказывать гроб, другой - на почту, чтобы дать телеграммы, третий идет копать могилу…
Но это не были похороны. И виноватыми люди чувствовали себя не потому, что не удалось вовремя раздобыть какое-то новое лекарство или заполучить знаменито- го доктора, а потому, что никто не смог своевременно распознать человека, который так долго жил рядом, пил и ел за одним столом.
Не горечь утраты давила людей, а тяжесть обиды. Случившееся не укладывалось в сознании, было невероятным и, как всегда бывает с людьми, когда они оказываются не в состоянии понять какое-либо событие в целом, люди вспоминали отдельные разрозненные факты: кто-то, проснувшись ночью, укрывал Николая полушубком; другой, откладывая свои дела, несколько раз подменял его на дежурстве, чтобы дать возможность сходить в город и отнести сэкономленные продукты родным; третий сам заносил консервы и хлеб его старушке матери; четвертый по-дружески раскрыл перед ним душу - рассказал о своей первой любви…
Люди жили до сих пор одной большой семьей. Некоторые были заметнее - о них много и хорошо говорили, имена других назывались реже, а кое-кто вообще оставался в тени, но у всех было свое, заслуженное место. Все делилось поровну, было общим, одинаково касаемым всех: и горечь утраты, и случавшаяся иногда радость, и веселые шутки. Никому и в голову не приходило, что среди них есть человек, который все делает только для отвода глаз, а в душе живет совершенно другой жизнью.
