- Хватит стучать-то, надоел до смерти, - буркнул Спиридонов, отходя к печурке.
- Что я тебе, делаешь свое дело и делай. Чай, у меня расписание…
- Нечего зря передатчик включать. Засекут немцы…
Николай щелкнул выключателем. Правой рукой он продолжал работать ключом. Дробные звуки морзянки отчетливо слышались между всхрапываниями спавших.
Спиридонов подбросил в печурку угольку, хотел лезть на нары, но в этот момент издалека донесся треск мотоцикла и тут же пропал.
- А ведь это наши! - Спиридонов схватил полушубок, шапку и выбежал на улицу.
С нар мигом повскакали несколько человек и, на ходу одеваясь, побежали.
В землянке остался один Николай. Жил он здесь постоянно, обеспечивая радиосвязь с отрядом. Радист снова включил передатчик. Красный огонек судорожно заметался…
Через несколько минут с мешками и свертками шумно ввалились разведчики, раскрасневшиеся и веселые. На столе тотчас выросла гора из буханок, хлеба, банок консервов и различных кульков. Костя Сванишвили обрадованно крикнул:
- Э, хлопцы, халва! - и развернул на столе сверток с серой комковатой массой, поблескивающей льдинками. Сразу же потянулось несколько рук, и на щеках у ребят выросли большие желваки.
«Но что такое? Холодная, как лед, твердая, на зубах хрустит, а сладости никакой», - недоуменно переглядывались разведчики.
- Это же мыло мерзлое, - догадался Синчаков.- У Непомнящего-то пена изо рта лезет…
- Где? - Сережа провел ладонью по губам.
Досталось бы Косте на орехи, будь у ребят настроение похуже.
- А Спиридоныч-то самый большой кусок зацапал,- давясь от смеха, хрипел Гупалов.
- Три дня встречать ходил, - невозмутимо добавил Кадурин. Рот у него остался полуоткрытым, а глаза, словно у магометанина во время молитвы, закатились кверху.
Все захохотали. Кадурин обладал редкой способностью вызывать у людей смех. Сам он никогда не улыбался.
Спиридонов плевался в углу у порога. Сжалился над ним Сванишвили, зачерпнул из ведра кружку воды:
- Спиридоныч, вадичкой, харашо будет…
- Шо ты даешь? Ему спиртику подай. И закусывать не надо, - сострил Дибров.
По землянке вновь покатился хохот.
Спиридонов все еще плевался. Он был очень привередливым в пище. Зная его слабость, ребята иногда ради шутки пользовались этим. Только он ложку ко рту, а кто-нибудь возьмет да и бухнет этакую смачную гадость про лягушку или крысу. Прощай обед. Зажав рот, вылетит из-за стола и больше не подойдет. А ребята едят да похваливают.
Но Спиридонов не обижался. Такой уж имел характер, покладистый, незлобивый. Только вот с Николаем у него были нелады. Он и сейчас метал на него недобрые взгляды. Может, потому, что тот оказался предусмотрительнее и не притронулся к «халве»?
