Я вернулся к крестному. Тот бродил по своему садику, в котором росла марихуана и любовно гладил кустики. За ним бдительно присматривала Гермиона Фортпатрик: она настолько вошла в роль сиделки, что, когда я попробовал сорвать листочек, злобно на меня шикнула:
- Не мешайте старику! Ботаника - последняя его радость.
Однако старик бросил на меня взгляд, говоривший, что он незабыл и о других радостях, в частности, о своем драгоценном «Буннахабхайнс».
И тут меня словно молнией пронзило! Откуда в доме Ванессы Долри, я имею в виду - старом деревенском доме, оказалось это виски? К тому же, как подсказал мне вздрогнувший при воспоминании желудок, отравленное? Слава Богу, что мы с Ларкином - Жан-Пьером не прикончили тогда весь графинчик...
Крестный мой, старый скряга, жаловался, что панки разгромили его подвал и утащили одну бутылку «Буннахабхайна». Ту самую, которую пытались влить в голого капеллана. А что если была украдена не одна, и с какой целью? Кому потребовалось отравить Ванессу и Жан-Г1ьсра?
Ответ пришел сам собой: тому самому еще одному кузену, бесследно сгинувшему в Румынии Жан-Полю.
Ведь в таком случае он оставался единственным наследником! (Сестра Флер не в счет: она бы так обрадовалась возвращению дорогой пропажи, что простила ему все.)
Значит, Жан-Поль здесь, в Ступл Гардетт. Но кто же он? Под чьей личиной скрывается?
И я поспешил назад, в Пэррок-хауз: следовало предупредить ставшую мне теперь такой близкой Ванессу и близкого — через нее - Жан-Пьера о грозившей им опасности.
Я вновь решил сократить путь и отправился мимо церкви и старого кладбища — если помните, там был проход в парк Пэррок-хауза. Вечерело, и я, памятуя о том, какую неприятную находку совершили мы с доктором на месте бывшего тисового лабиринта, невольно ускорил шаг: я взрослый человек и привидений не боюсь, но все-таки...
Но все-таки приостановился и заглянул в бедную могилку брата Виктора - и остолбенел. На дне ее что-то темнело. Я нагнулся посмотреть, и тут на затылок мой обрушилось что-то ужасно тяжелое.
Я пришел в себя в кромешной тьме, воздуха не хватало. В отчаянии я осознал, что меня закопали заживо! В голове мгновенно пронеслись все виденные мною фильмы ужаса, я забарахтался, заорал, но добился лишь того, что в рот мне набились комья земли. Я давился, задыхался все сильнее, и если бы не армейская служба, приучившая меня дисциплинировать свой разум - пусть помалкивают господа пацифисты! - гак бы и погиб. Я собрался, сообразил, что лежу не в гробу, значит, можно попробовать разгрести землю руками — я помнил, что могилка брата Виктора была неглубокой. К тому же под собой я нащупал еще чье-то тело, и оно служило мне опорой.
