Представляет ли собой такая «экономия времени на общении» нелепую попытку приободриться и отгородиться от первых признаков пока далекой, но приближающейся смерти, как могла бы утверждать часть присяжных? Или на чем могла бы настаивать другая часть присяжных, это ли не нелепое признание приближения смерти? По-моему, ни то ни другое. Я бы сказал, что это простое, благонамеренное, дальновидное упорядочивание жизни в ожидании финала. Оно подобно крутым, захватывающим дух американским горкам. Катаясь на них, сосредотачиваешься на переживаемых ощущениях и ни на что иное не обращаешь внимания.
Как бы то ни было, большинство моих друзей либо уже умерли, либо, как Эдди, скоро умрут. Каждую неделю, берясь за «Де-Пэкит»[13], я первым делом заглядываю в рамку «Исправления» на второй странице, где надежные и краткие сведения вносят ясность раз и навсегда. Приятно узнать что-то точно — все равно что, — пусть и со второй попытки. Выяснив, что кто-то из знакомых «перекинулся», читаю некролог, посвященный не знаменитости, не генералу с четырьмя звездами на погонах, не актрисе, дожившей до девяноста лет, не выдающемуся представителю Негритянской лиги, а рядовому члену общества. В старину такие объявления печатали на специальной газетной странице под рубрикой «Прочие умершие». Читаю, разумеется, чтобы почтить усопших, а заодно потихоньку выяснить, сколько всего (до чего же много!) может выпасть на долю одного человека. Понятно, что для каждого рано или поздно наступает момент, когда прожито больше половины жизни, а остается меньше половины, но все же оставшуюся часть жаль пропустить, разбазарить или прожить в полусне. Вот это соображение — необходимая поправка к нашей неясной рефлексивной боязни «конца». Спускание друзей за борт (я мог бы привести здесь их список, но зачем утруждать себя? Их все равно было бы немного), спускание друзей за борт наряду с этими размышлениями, избавляющими от ошибочных представлений, привели к тому, что смерть теперь страшит меня куда меньше прежнего. Но, что важнее, благодаря этим размышлениям, я больше ценю жизнь.
С женой мы пока ничего такого не обсуждали, но я собираюсь. Видя теперь мир сквозь призму чужого горя, она, конечно, скажет, что такие мысли — следствие урагана и унесенных им человеческих жизней. Что мои поступки (спускание друзей за борт и т. п.) есть проявление глубокого горя, по поводу Которого мы с нею, с моего согласия, могли бы побеседовать. С октября она работает в Де-Шоре, отдавая все силы лишившимся имущества пожилым жителям Нью-Джерси, пытается пробудить в них хоть какие-то ожидания, которые должны сбыться, когда им исполнится в среднем по девяносто одному году. (Что бы это такое могло быть?) В последнее время я все чаще замечаю на себе ее пристальный взгляд, как было, например, в тот раз, когда я причесывался в ванной, а она расспрашивала меня об Эдди. Этим разглядыванием она как бы спрашивает меня «Откуда ты?» Или вернее: «Откуда
