Пушкин. Изнанка роковой интриги | страница 140



Питай, мой друг, священный жар, —
И искра делает пожар![347]

Ссылаясь на чаадаевскую копию (переписана она не чаадаевской рукой), Скаковский писал: «Возможно, эти строки находились в одной из ранних редакций стихотворения»[348]. Добавка двух строк пока не состоялась. Важнее другое. Скаковский полагал, что уж Чаадаеву-то было ведомо, когда его друг посвятил ему стихотворение, ибо дата на нем не поправлена – 1818-й.

Перебирая доказательства «против» и «за», мы сознательно опустили еще одно. Тот факт, что стихотворение «К Чаадаеву» написал все-таки Пушкин сам, он сам же подтверждает в другом стихотворении. С грустной иронией он говорит о своем прошедшем юношеском экстазе:

Чедаев, помнишь ли былое?
Давно ль с восторгом молодым
Я мыслил имя роковое
Предать развалинам иным?
Но в сердце, бурями смиренном,
Теперь и лень и тишина,
И, в умиленье вдохновенном,
На камне, дружбой освященном,
Пишу я наши имена.

Не правда ли, похоже на обсуждаемые строки? Когда в сердце поэта наступила «лень и тишина»? Черновик относится к 1824 году. Но сам же Пушкин, публикуя эти строки, разумеется, без имени Чаадаева в «Северной пчеле» в 1825 году, поставил дату «1820 год», представляя дело так, будто он написал их в Крыму, сразу после высылки. Случайно ли? Хоть автор один и тот же, мысль, цель жизни, высказанная в нем, – прямо противоположные. Не хотел ли поэт подчеркнуть, что взгляды его переменились задолго до попытки переворота? В черновике стихотворения поэт еще четче говорит о своих старых взглядах: «Вольности младенец». И это тоже многое объясняет: в 20-м он уже не хотел оставаться борцом с самовластьем и выглядеть политическим младенцем, и стало быть, стихотворение «К Чаадаеву» не могло быть написано в 1820 году.

В долгу перед Чаадаевым

Личность Петра Чаадаева требует в данной нише более серьезных размышлений. «Не изучено в этом плане и общение Пушкина-лицеиста с самым близким из его друзей – П.Я.Чаадаевым», – отмечал Мейлах треть века назад, и это остается в силе сегодня[349]. В начале стихотворения говорится о том, что обман любви недолго тешил автора и его друга. Тема – чистая дань традиции: ведь Пушкин, как известно, был ненасытен в любовных похождениях, особенно в ту пору, а к девственнику Чаадаеву такая формулировка вообще никак не относилась.

Жизнь Чаадаева, в отличие от более чем открытой для публики пушкинской, остается полной тайн. Степан Жихарев, литератор и приятель обоих писателей, вспоминал, что Чаадаев, по-видимому, никогда не знал женщин, хотя был дружен со многими. Неужели «любви обман» никогда его не тешил? Однажды Жихарев прямо его спросил, и тот таинственно ответил: «Узнаешь после смерти». Но и теперь мы ничего об этом не знаем. И дружбе самолюбивый Чаадаев, в отличие от Пушкина, был не столь предан, как принято считать.