— Девчонка! — кричал Халдей, потрясая костлявым пальцем. — Истерики мне закатывать! Демонстрации устраивать! Закрыть дверь, дежурный!
Дверь закрыли. В классе было очень тихо.
— Итак, — сказал Халдей, обведя пронзительным взглядом ряды парт. — Андрющенко, вам что-то очень весело, очевидно, вы на этот раз выучили урок. Прошу вас. Что было на сегодня?
— Политика Священного Союза, — уныло сказал Андрющенко, поднимаясь с места. Веселость его как рукой сняло.
— Отлично. Мы слушаем! Прежде чем говорить о его политике, расскажите нам о самом Священном Союзе. Прошу вас!
Халдей вылез из-за кафедры и, заложив руки за стану, пробежался перед доской — от двери к окну.
— Итак, Андрющенко? — крикливо спросил он, стоя возле окна. — Когда, кем и с какими целями был основан Священный Союз?
Андрющенко тяжело вздохнул:
— Ну, Священный Союз… это была такая организация королей… то есть императоров.
— Не только императоров, Пруссия в то время империей не была. Так. Какие же императоры вместе с королем Пруссии основали Священный Союз?
Андрющенко, скосив глаза на соседа, мучительно напрягал слух.
— Ну, эти, как их… императоры Священной Римской империи, — сказал он наконец с облегчением, расслышав подсказку.
Несколько человек в классе рассмеялись. Халдей безнадежно махнул рукой и уселся за кафедру:
— Хватит. Дневник, прошу вас.
— Андрей Никодимыч, за что ж «плохо»? — обиженно возопил Андрющенко, глянув на вписанную Халдеем отметку.
— За нежелание думать! Вот за что!
Сережка сидел словно окаменевший, ничего не видя и не слыша. Перед его глазами стояло ее лицо с закушенными как от боли губами — когда она пробежала мимо Халдея… и этот звук — быстрый топот легких каблучков, удаляющийся в сопровождении гулкого эха… где это он слышал, точно такое вот… да — это ведь в тот вечер, во Дворце пионеров. «Жду на улице! Погоди, выйдешь только — я так тебя отделаю!» — и такой вот, точно такой же топот по коридору, все дальше и дальше… Сережка моргнул и с трудом проглотил подкатившийся к горлу комок.
Марья Гавриловна осторожно постучалась к матери-командирше.
— Зинаида Васильевна, вы бы посмотрели зашли, с Танечкой чтой-то не ладно…
— А что с ней?
— Уж и не знаю, — развела руками домработница, — со школы прибежала раньше обычного, кушать не стала ничего, а сейчас лежит — слезами заливается… и в толк не возьму, что за причина такая может быть.
Мать-командирша нахмурилась. Тень злорадного любопытства, скользнувшая по озабоченному, с постно поджатыми губами лицу Марьи Гавриловны, очень ей не понравилась.
