Сережка засмеялся:
— Ну, Коль, ты и скажешь! Это с Финляндией-то?
— А что Финляндия… Ты не смотри, что она маленькая, у ней за спиной силы стоят побольше… Ну, да, я думаю, обойдется, ничего не будет.
— Факт, что не будет. Так я пойду, Коля. Слышь, ты скажи мамаше, я, может, задержусь…
— Ну-ну.
За водоразборной колонкой — там, где улица начинает полого спускаться к Мельничному Яру, — слышался гомон ребячьих голосов. Остановленный воспоминаниями, Сережка долго стоял и смотрел на галдевшую толпу.
Еще три-четыре года назад он и сам не пропускал ни одного такого вечера: прибежал из школы, пообедал, кое-как приготовил задания и — кататься, до самой темноты, пока не начнут сходиться к колонке матери, высматривая каждая своего и оглашая улицу пронзительными криками: «Юрка-a! Вовка-а-а!! Ступай домой — вот погоди, отец тебя выпорет!..»
Мальчишка в истертой тюленьей курточке пробежал мимо, прижимая к груди маленькие салазки, добежал до спуска, ловко упал и понесся вниз, раскинув ноги ласточкиным хвостом. Сережка смотрел ему вслед со странным чувством. Не то чтобы он завидовал, нет… тут что-то другое, сразу даже и не определишь. Раньше все было интереснее, ярче как-то. Любая мелочь блестела, как бутылочный осколок на солнце. Выменял у приятеля интересную марку — радость, достал в библиотеке «Таинственный остров» — радость, да еще какая! Первый снег переживался как событие мирового значения, новогодним каникулам начинал радоваться с начала декабря… а первая оттепель? А когда в первый раз выходишь на улицу налегке, без надоевшего зимнего пальто, слушаешь звон капели и жмуришься от солнца, сияющего в каждой луже?
А сейчас все как-то уже не так. Правда, интереснее стало жить в другом смысле, это верно. Вот, скажем, такие вопросы приходится решать… На эти несколько минут, вспоминая детство, он забыл о Тане, и сейчас вернувшаяся мысль о ней обдала его волною тепла. «Таня», — шепотом сказал Сережка, впервые — даже в мыслях — называя ее по имени. Как она тогда, на лестнице, сказала ему: «Сережа» — тоже в первый раз, нарушая школьную традицию. Одно это слово сблизило их больше, чем мог сблизить год знакомства…
Сережка выкурил папиросу, стоя на одном месте. Стали замерзать ноги. Ребятишки начали расходиться по домам — шли мимо в синих сумерках, волоча салазки и ковыляя на коньках, громко шмыгали носами, перекрикивались, кого-то дразнили. Сережка нашел в кармане гривенник, потряс в сложенных кузовком ладонях. Решка — пойду, орел — не пойду… нет, не так — пойду, если орел. Вышла решка. Он озлился и зашвырнул гривенник в чей-то сад. Вот назло пойду! Тоже, гадать вздумал… Валька посмотрел бы!
