Уйдут однажды разом в вечность!
Здесь Муза явится ему,
То будет образ женский, нежный,
И в подтверждение тому
Прервётся возраст безмятежный.
Событья, бури вкруг него,
Благословен небесной высью
Он, сам не ведая того,
Объемлет вдруг вселенской мыслью.
Мимо Лицея шли войска
Отдать в мундирах свои жизни,
И в пылком юноше тоска
Сменялась болью за Отчизну!
И словом страстным он рубал
Врага направо и налево,
Француз под словом его пал,
Раздавленный народным гневом!
Здесь он воспел святое братство
Своих проверенных друзей.
Здесь поклялись они встречаться
Раз в год и до последних дней!
Но их Союз не досчитался
За вольнодумство пятерых,
Другим – срок каторги достался,
Но Пушкин был там, среди них!
Он словом огненным Пророка
Льды заточенья прожигал,
И в годы ссылки их до срока
Дух угасавший поднимал!
Уже не тот их стал Союз,
Что был «свободен и беспечен»…
Но Пушкин под покровом Муз
Таким его увековечил!
Учитель Пушкина – Н.Ф. Кошанский
– Дельвиг, где ты учился языку богов? – спросил его однажды П.А. Плетнёв.
– У Кошанского! – ответил Дельвиг.
П.А. Плетнёв. «К Дельвигу»
О сплаве мысли с даром слова
Не уставал он им твердить,
Чтобы чудесную основу
В стихосложенье заложить.
Их, лицеистов, было много
К науке склонных, к языкам,
Но среди них один лишь словом,
Пером приблизился к богам.
Учитель не преподавал,
А лишь советы им давал,
Как мыслью чувства пробудить
И в словеса их воплотить.
А ученик то отбивался,
То слогом русским упивался,
Не зная сам, точил перо,
Чтоб было тонко и остро.
Он Цицерона с Апулеем
Переплетал, как пару змей,
И Муза сладостным елеем
Коснулась пушкинских кудрей.
А он внимал ей с упоеньем,
И с чувством юного томленья
Анакреонта труд «трепал»,
И под Горация дремал.
Его влекла живая Хлоя,
Не древнеримское былое,
Пиров, вакхических забав
Немедля жаждал его нрав!
Он воспевал свои пристрастья
С отвагой юношеской страсти,
Просил препятствий не чинить,
И Аристарха не учить!
Но кто же был его учитель?
Лишь строгий гения мучитель?
Нет, увлечённый человек,
Что слову предан был навек.
Создав риторики основы —
То, что доселе было ново,
Ученикам читал труды,
Чтоб знанья были их тверды.
Знаток тончайший древней оды,
Блестящий мастер перевода,
Он, зная массу языков,
Ценил труды учеников.
Таков Кошанский. Пушкин же
Так дерзко спорил с ним уже,
Что в спорах тех рождался сплав,
Отлитый позже в сотне глав.
О сплаве мысли с даром слова
Уже не споря, кто был прав,
Потомки открывают снова
Восторг в «собранье пёстрых глав»!
