— И вам того же желаю! — отвечаю я, выбираясь из машины, и топаю в больницу.
Нахожу Петра Ильича — ну, врача этого — и спрашиваю:
— Как там мои болезные? Можно к ним сегодня?
— Это не ко мне, — говорит врач, — а в приемное отделение. По-моему, сейчас не приемные часы, но пойдемте вместе, я похлопочу, чтобы вас пропустили.
Мы идем, а он говорит по пути:
— Да, нам пришлось сказать Анастасии Петровне, что Феликс Васильевич умер, так что вам не надо мяться и запираться.
— А Валентине сказали? — спрашиваю.
— Пока нет. Она ещё не в том состоянии. Не знаю, правильно ли мы делаем — может, потом шок будет хуже. Но… — и плечами пожимает. — Вы Валентину увидите, сами все поймете.
Распорядился он, значит, чтобы меня к больным пропустили, и я к Настасье поднимаюсь. Она лежит, лицо все заклеенное, синяки где желтеть начали, где ещё черными остаются.
— Привет, Настасья! — говорю. — Вот, допустили, наконец, до тебя. Дай, думаю, погляжу, как ты тут оклемываешься.
— Было бы на что смотреть! — отвечает она. — Такое лицо только в фильмах ужасов показывать.
— Да ничего, — говорю, — особенного. Все повреждения у тебя чисто внешние, так что заживут — ещё красивее будешь.
— А на кой ляд, — возражает, — мне красивой быть, если Феликса больше нет?.. Это правда, что Сизовы сознались?..
— Правда, — говорю. — Один из них милиции сдался, после того, как другого застрелили, а третий в бега ушел.
— Не понимаю, — говорит Настасья, — зачем ему сознаваться?
— Перетрусил, вот и сознался, — отвечаю спокойненько. — Эти здоровые быки, они на поверку все изнутри гнилые, чуть ткни — рассыплются.
— Я не о том… — задумчиво этак произносит она. — Хоть они и в масках были, и в перчатках резиновых, да и напугана я была так, что пойди запомни толком, и все равно, осталось у меня ощущение, что это были не они…
— Ты уверена? — спрашиваю. — В смысле, что это не братья Сизовы были?
— Ни в чем я не уверена, — отвечает она. — Я ж тебе объяснила, в каком я тогда была состоянии. Но если я права, то зачем Сизову чужой грех на себя брать?
— Так, может, ты и не права.
— Конечно. Но, если я права, то… Выходит, или запугал кто-то Сизова, или деньги ему заплатил, чтобы тот повинился. А Сизов ради двух копеек в тюрьму не пойдет. И запугать его тоже не всякому под силу.
— А может, Сизов по собственной воле на это пошел, — говорю я, а сам припоминаю шофера Букина. — Наехали на них ребята ещё покруче их самих, одного брата уже шлепнули, вот Сизов и решил за тюремной решеткой отсидеться, чтобы жизнь себе сохранить. Лучше живым и здоровым в тюрьме, чем мертвым на свободе, по такому принципу.
