Это вызвало в ней лишь большее презрение к убитому. Все её жертвы вызывали у неё лишь презрение. Как и нынешняя. Этому покойничку следовало бы лучше соображать. Он скрывался в Испании почти три года — прячась и от «братков», с которыми слишком многого не поделил, и от российских спецслужб, которые имели на него свой зуб. Ему бы сидеть в своем поместье на отшибе и не рыпаться. Но, поняв, что он «интересен» «француженке русского происхождения», которая около десяти лет замужем за испанцем, он раздулся от самодовольства как индюк и полетел на свидание в эту гостиницу, плюнув на всю осторожность и даже не оповестив охрану, куда отправляется… Конечно, она все объяснила ему разумней некуда: муж, мол, ревнив, как бывают ревнивы только испанцы, поэтому и она прибегнет к маскараду, отправляясь в гостиницу, и он не должен её подставлять… Они познакомились в престижном ювелирном салоне, где она позволяла себе такие траты, которая может позволить лишь жена миллионера — и обратилась к нему с вопросом, какое из бриллиантовых колье за семьдесят тысяч долларов ей больше к лицу. Что ж, его голову оценили в триста тысяч, а колье она всегда сумеет продать без большого убытка — «бриллианты вечны». В общем, у него не было никаких оснований сомневаться в том, что она рассказывала о себе. Хотя она бы на его месте усомнилась.
Ей было тем менее его жалко (если предположить, что жалость вообще была ей хоть сколько-то доступна), что здесь, в гостинице, он распустился и охамел так, как может охаметь лишь нувориш, скакнувший «из грязи в князи». Сперва он взирал на неё чуть ли не снизу вверх и таял от счастья, что такая женщина решилась ради него изменить мужу. Но потом из него поперло его нутро — мурло, точнее говоря.
— Скажи мне, у тебя есть какие-нибудь затаенные желания? — спросила она, когда он начал уставать от любовных игрищ, но ещё был полон желания показать ей, какой он «настоящий мужчина».
И он сознался ей в затаенном желании: «знаешь… здорово… интересно было бы попробовать… этот американский президент Клинтон, как он делал это с Моникой с помощью сигары… Ну, то, что всюду расписывают…»
Поскольку он сам курил толстенные дорогущие сигары — чтобы подчеркнуть перед окружающими свое богатство — проблем не возникло. Они разыграли всю сцену, столько раз обсосанную и обмусоленную журналистами всех стран, она извивалась и стонала от наслаждения, когда он вводил в неё сигару, а он прижимал к её ягодицам свой член и исполнял другие штучки, приписываемые оскандалившемуся президенту — словом, она добилась того, чтобы он кончил ещё раз. И вот тут, глотнув ещё грамм двести испанского бренди отличающегося от других бренди своей особой сладостью, которую лично она не переваривала — и блаженно растянувшись на кровати, он сказал:
