Поднимаюсь я — в квартире Васильича дверь нараспашку. Захожу — матушки мои! Все разбито и перевернуто, словно ураган прошел. И милиции полно, и врачи в белых халатах… Жена его, Анастасия Петровна, значит, на диване лежит, и вся голова и у неё в крови, и врач „скорой помощи“ возле неё хлопочет. А дочка, Валентина, на стуле сидит, на ней халатик кое-как наброшен, под халатиком разорванные трусы и лифчик виднеются, всю её мелкой дрожью трясет, и лицо такое неживое… Ну, понятно, что произошло. Второй врач ей как раз рукав закатал, успокоительный укол делать собирается, а она, как отца увидела, врача отпихнула и с криком в его объятия.
— Отец!.. — кричит. И вцепилась в него так, что не оторвешь.
Я гляжу, вроде, Васильич заваливаться начал, и она вместе с ним. Я еле успел его подхватить, Врач Валентину от него оторвал, а он уже весь белый, глаза закатились, и рукой за сердце держится.
— Васильич!.. — я его трясу, а он не реагирует. Оглянулся я беспомощно. — Валидол дайте! — кричу. — С сердцем у него плохо!
Тут врачи вокруг него засуетились, укол какой-то вкатили, на носилки уложили, он, вроде, постанывать начал, а они его бегом и в фургон „скорой помощи“ несут. Один врач говорит другому:
— Только бы до больницы довезти!.. Похоже, обширный инфаркт у него!
Я — за ними. Думаю, я сейчас Васильичу буду нужнее, чем здесь. Васильича в „скорую помощь“ поднимают, вокруг народ ахает, всякие фразы слышны:
— Надо же, посреди бела дня!
— Ужас-то какой!..
Но до меня эти фразы как сквозь туман доносятся. Я в машину лезу, врач на меня:
— Ты куда?
— Я его друг ближайший, — говорю я. — Не волнуйтесь, мешать не буду, если что, в приемном покое просто посижу, подожду… А ему, может, легче будет, если он будет знать, что я рядом…
Врач поглядел на меня и махнул рукой.
— Залезай! — говорит.
И я залез, только на ходу ближайшему милиционеру сказал:
— Он, — говорю, — свою машину, вон, бросил, так вы уж заприте её и ключи у себя оставьте!
Тут дверцы „скорой помощи“ захлопнулись, и мы поехали. Я на боковом откидном сиденьице сижу, трясет меня, передо мной лицо Васильича, все синюшное уже, а на коленях у меня его сумка с пистолетом и патронами. Я её крепко так, машинально сжимаю, но даже думать в тот момент забыл, что в ней такое лежит…»
