Похоронное танго | страница 32
А если так, то все понятно. Они приехали труп забирать, а на этом месте уже другой человек похоронен, и крест с табличкой стоит. Кто могилу Аристархичу копал? А Яков Михалыч копал, кто же еще! А подать сюда Якова Михалыча, пусть докладывает, что ему о прежнем трупе известно и куда он его задевал!
Вот так-то. И, чувствую я, мне моя тысяча рублей ещё не раз аукнется.
Так лучше сразу с ними поговорить, чем потом, верно? Ведь если их сейчас прогнать, они совсем озвереют и могут потом невесть что со мной учинить — мне прятаться некуда!
— Впусти их, — сказал я Константину. — У них, кажись, и правда дело есть.
Зинка и Константин на меня покосились, нехорошие подозрения у них в глазах прыгают, а потом Константин крикнул:
— Отец говорит впустить, гостями, мол, будете! Сейчас выйду, собаку придержу, только вы без глупостей!
А Зинка, пока Константин во двор выходил и собаку придерживал, быстренько деньги со стола сгребла и спрятала за стенку кухонной тумбочки.
И вот входят они, и всего их оказывается шестеро. Толик Чужак, значит, Колька Смальцев, дядя и племянник Горбылкины и ещё двое. Эти двое — точно из городских. В чистых рубашках, хмурые и с той короткой стрижкой, которая на деревенскую кустарную не похожа — очень аккуратно у них волосы стрижены… И постарше они всех остальных — кроме Горбылкина-дяди, разумеется. Не молодняк уже, а так, лет по тридцати, если не за тридцать.
И глаза у обоих такие въедливые-въедливые… Словом, если искать убийц "таджички", то вот они, передо мной. Я так понимаю, во всяком случае.
И видно, что все к ним с почтением относятся, даже Чужак, и что они тут музыку заказывают.
— Владимир, — представляется один из них.
— Николай, — говорит другой.
Тезка, значит, Смальцева. Уже два Николая выходит, на нашу компанию. Ну, имя это у нас частое, принятое. Я ж говорил, какое отношение к Николаю-угоднику… Без него в житейской жизни шагу не ступишь, по всей Руси великой, вот и называют новорожденных его именем.
— А я, — говорю, — Яков Михалыч. Жена моя, Зинаида. Сын младший, Константин. Остальные нам, вроде как, не чужие, представляться не надо, так что милости прошу к нашему шалашу.
— Что отмечаем-то? — спрашивает Чужак.
— Как что? — говорю. — Емельянова поминаем, Николая Аристарховича.
— И больше никого?
— А кого ещё поминать-то? — изумился я.
— Ну, например, деваху какую-нибудь молодую…
Я совсем обмер. Если бы в голове не шумело, то они бы заметили, конечно, что у меня коленки затряслись. Но сквозь мою похмельную заторможенность фига с два что ещё разглядишь!