— Софи, пойдем.
Он протянул девочке руку.
— Нет. Нет, нет, нет, ну пожалуйста, еще чуть-чуть!
Она обернулась, придерживая шляпку, хотя ленты под подбородком были плотно завязаны. Сделала большие глаза и выразительно посмотрела на него.
— Софи. Тереза там одна.
— А можно я побуду здесь одна?
Анри нахмурился — при желании, конечно, можно было разместиться так, чтобы ее видеть. Поручни здесь высокие, не то что на первом этаже, да и народу немного, в толпе не затеряется.
— Если ты пообещаешь быть здесь и не вставать на поручни.
— Обещаю! — Софи запрыгала на месте, хлопая в ладоши. — Обещаю-обещаю, обещаю.
Глаза ее сияли — судя по всему, море нравилось ей ничуть не меньше обещанного снега. Бескрайний простор, подернутый кружевом пены, сливающийся с горизонтом. Зимнее солнце слепило, бликами искрилось в воде, придавая волнам сказочный насыщенный цвет, совсем как в детских книжках с яркими картинками.
— Смотрите у меня, мадемуазель, — Анри поцеловал дочь и направился туда, где отдыхала Тереза.
Здесь было тепло, если не сказать душно. Столики с креслами расположились по всему залу, между ними сновали юркие темноволосые стюарды, разносящие завтраки. Несмотря на достаточно дорогие билеты, свободных мест не было — самый быстрый способ добраться из Тритта в Лацию оценили все. Позвякивали приборы, над просторным светлым салоном разносились негромкие голоса. Это был один из тех новомодных двухпалубных паромов, о которых писали в газетах. Отправлялся он раз в два дня, нижняя палуба предназначалась для пассажиров попроще, верхняя — для тех, кто мог себе позволить более комфортабельное путешествие. Хотя судя по лицу Терезы, сейчас она готова сидеть прямо по центру нижней, в толпе — лишь бы качало меньше.
— Совсем плохо? — спросил он, устраиваясь в соседнем кресле и накрывая ладонями ее ледяные руки.
— Нормально, — выдавила она.
— Прости, что втянул тебя в это.
— Я сама втянулась.
— Я про паром.
— Я тоже. Ты же не тащил меня сюда за волосы, я сама поднялась. По трапу.
Анри невольно улыбнулся. Чем дальше, тем больше он поражался силе этой женщины. Чем дальше, тем отчаяннее хотел, чтобы у них была самая обычная жизнь — та, от которой он всеми силами отгораживался долгие годы. И знал, что сделает все от него зависящее, чтобы вернуть ей все это.
— Где Софи?
— Осталась на палубе, — он указал за стеклянные двери, где дочь по-прежнему торчала у поручней, словно приклеенная. — Увести ее не было никакой возможности.
