— Ты никогда не называл Лорену и Энцо мама и папа?
Он заставил себя отвести руку. Покачал головой.
— Почему?
— Потому что мои родители погибли.
— Но ведь они стали для тебя семьей.
— И я им за это благодарен.
Теперь муж смотрел в сторону окна, где тени от неяркого света расплескались по бесцветным сейчас обоям. А я вдруг поняла, что не могу вспомнить их настоящий цвет.
— Софи тоже никогда не назовет нас мамой и папой.
Он повернулся.
— Она любит нас.
— Ты прав. Но мне хотелось бы верить, что из меня получится мама… а не просто Тереза.
И еще мне отчаянно хотелось действительно стать ей матерью. Любить сокровенно, всем сердцем, беззаветно. Быть рядом всегда, когда дочь будет во мне нуждаться, понимать с полуслова. И поддерживать во всем, что для нее по-настоящему важно.
— Разве от того, что она зовет тебя по имени, что-то меняется?
— Наверное, да. Не знаю.
Прозвучало безразличнее, чем отозвалось в сердце. Просто другой дочери у меня не будет, а для Софи мамой всегда останется другая женщина. Та, что ее родила.
Как ни странно, теперь меня клонило в сон. Я выпила еще несколько стаканов воды перед тем, как сползти на подушки. И отпустила тьму, запечатывая ее в себе.
— Обними меня, — попросила мужа.
Анри подался ко мне, и я обхватила его руками.
— Почему у Лорены и Энцо нет своих детей?
— Когда они только поженились, у Лорены случился выкидыш. Через год еще один. Им посоветовали больше не пытаться, потому что это могло ее убить. И они решили, что не готовы рисковать. Точнее, так решил Энцо, потому что Лорена рвалась… в бой. Только когда появился я, немного успокоилась.
— А если бы у них все-таки получилось?
Анри хмыкнул.
— Энцо не стал бы рисковать любимой женщиной ради какой-то эфемерной возможности. И я его прекрасно понимаю.
Глаза закрывались, поэтому я провалилась в сон прямо в объятиях мужа.
Очнулась от страшного холода, на своей половине кровати. Все вокруг было мертвенно-серым: осознав, что ушла на грань во сне, стремительно подскочила. Чудом не кувыркнулась на пол и вдруг поняла, что до сих пор сплю. Это была не просто грань, нечто гораздо более глубокое и страшное. Гулкими, сильными, яростными рывками билось в груди собственное сердце, перегоняя кровь. И вторило ему еще одно, не менее живое, но совсем крохотное. Внутри.
Нет, нет, нет, этого не может быть! Это невозможно.
Глубоко вздохнула и широко раскрытыми глазами уставилась в потолок. Утреннее солнце только-только прокралось в комнату, понемногу заливая ее светом. Я же просто лежала, не в силах пошевелиться. От жара не осталось и следа, только насквозь мокрая сорочка и сбитые простыни напоминали о том, что он все-таки был. Да еще крепко спящий муж: должно быть, не сомкнул глаз, пока мне не стало легче. Покосившись на графин, воды в котором осталось на донышке, тихонечко поднялась. Подхватила ключ от «своей» комнаты и, обогнув злосчастную скрипучую половицу, вышла в коридор.
