— А ну, осади, «логика»! Вам бы нашего брата в окопы!..
Привстав на передке повозки, я вижу матроса с винтовкой. Он упёрся прикладом в бок холеного господина, и тот, пятясь, кричит ошалелым, срывающимся голосом:
— Па-а-азвбльте, позвольте, здесь дамы, господин матрос!..
Я почти уверен, что дальше нас не пропустят: если уж таким господам нельзя, то нам и подавно.
Но матрос, увидев повозку, дружески кивает Серафимову и, повернувшись к своим товарищам, кричит:
— Эй, расступись, путь дай!
— Проезжай, не задерживайся, — отзываются из матросской цепи, перегородившей улицу.
И наша походная кухня катится дальше, в гущу вооружённых людей, заполнивших проспект. Лёгкий дымок вьётся вслед, запах кулеша разносится вокруг. То и дело слышны добродушные возгласы:
— Пищевая артиллерия движется!
— Эй, кашевар, хорош ли навар?
— Шрапнель с говядиной, щи с топором!
Толпа расступается, втягивая в себя повозку.
— Ой, парень, не выбраться нам отсюда, — говорит Серафимов.
Впереди нас огромная красная арка, такая же высокая, как дом. В полукруглом своде её темнеет площадь и видны освещенные окна.
— Вот он, царский дворец, гляди, парень, куда приехали, — говорит Серафимов.
Людей тут тоже много, они прижимаются к стенам и прячутся в подъездах домов. Чувствуется насторожённость. Тихо. Словно озадаченные тишиной, лошади останавливаются.
В широком квадрате нёба, как бы врезанном в мощный свод арки, я вижу тонкое белое облако. За ним в недосягаемой синеве трепещет далёкая звезда.
Сначала по-одному, потом группами к нашей походной кухне подбегают люди с винтовками.
— А, Серафимов! — кричат они. — Вот удружил, браток! Что у тебя? Кулеш? Эй, братцы, Серафимов кулеш привёз!
— Ну, парень, наши тут, — обрадованно говорит кашевар.
Лошади уже схвачены под уздцы и поставлены к стене под аркой.
Подошёл командир Малинин.
— Паренька-то давай к сторонке, сюда вот, за выступ. А то юнкера начнут пулять с перепугу, как бы греха не вышло, — говорит он и спрашивает Серафимова: — Это, никак, кременцовский своячок с тобой?
— Он самый, — отвечает кашевар. — А что же самого-то не видно?
— Я его в Смольный послал, связным. Ты гляди, чтоб парнишка не высовывался.
А Зимний дворец совсем рядом. Хорошо видны его тёмно-вишнёвые стены и большие светящиеся окна. В этом дворце жил царь. Теперь там министры-буржуи.
Серафимов открывает котёл, достаёт свою большую поварёшку и, мешая ею, приговаривает:
— Не толкайся, ребята, по очереди!
К нему тянутся со всех сторон закопчённые солдатские котелки.
