– Медоуз.
– Артур Медоуз?
– Кажется, так.
Что-то в этот момент задело его: неохотный ответ, намек на неуверенность, почти на смирение, неопределенность тональности, не соответствующей тому, как они общались прежде.
– Медоуз прежде служил в Варшаве, верно?
– Верно.
Тернер повысил голос:
– И у Медоуза хранится список пропавших досье, не так ли?
– И писем тоже.
– А Хартинг формально числился у него в подчинении, конечно же.
– Разумеется. Артур ждет вашего визита.
– Сначала я осмотрю кабинет. – Было ясно, что Тернер сразу принял такое решение и ни при каких условиях не отступит от него.
– Как вам будет угодно. Но вы упомянули о желании осмотреть также и его жилище…
– Да, а что?
– Боюсь, в настоящее время это невозможно. Со вчерашнего дня его квартиру взяла под охрану полиция.
– Такое у вас в пределах нормы?
– Что именно?
– Полицейская охрана.
– Зибкрон настоял на этом. А я сейчас не могу ссориться с ним.
– Охрана распространяется на всех сотрудников?
– В принципе, только на старших по рангу. Думаю, Хартинга включили в список просто из-за удаленности его жилья от посольства.
– Вы, кажется, сами в этом не убеждены.
– Не могу представить другую причину.
– А что касается посольств стран по другую сторону «железного занавеса»? Хартинг часто к ним наведывался?
– Он иногда бывал у русских, но я не знаю, насколько часто.
– Этот Прашко. Бывший его приятель из числа политиков. Вы сказали, он в свое время числился в «попутчиках».
– Да, но с тех пор прошло пятнадцать лет.
– И когда Хартинг с ним расстался? Есть точные данные?
– Имеется запись в его досье. Около пяти лет назад.
– То есть как раз после драки в Кельне. Возможно, именно с Прашко он и сцепился.
– Все возможно.
– Еще один вопрос.
– Слушаю вас.
– Речь о его контракте. Если бы срок действия истекал… Скажем, в прошлый четверг…
– В чем суть вопроса?
– Вы бы продлили его? Еще раз?
– Мы находимся под огромным напряжением. Да, я бы продлил его.
– Вам, должно быть, теперь очень его не хватает.
В дверь заглянул де Лиль. Обычно мягкие черты его лица отображали напряжение и крайнюю озабоченность.
– Людвиг Зибкрон звонил. Коммутатору дано указание не соединять его напрямую с вами. Мне пришлось самому переговорить с ним.
– И что же?
– Это по поводу библиотекарши Эйх – той несчастной, которую избили в Ганновере.
– Какие-то новости?
– Да. Боюсь, она час назад умерла.
Брэдфилд молча обдумывал полученную информацию.
– Узнайте, где ее похоронят. Посол должен будет сделать какой-то символический жест. Думаю, не стоит отправлять цветы. Телеграммы родственникам вполне достаточно. Только без крайностей. Просто с выражением глубоких соболезнований. Поговорите с сотрудниками отдела кадров. Они знают все формулировки. И организуйте что-нибудь со стороны Англо-германского общества. Такое нельзя пускать на самотек. Займитесь этим лично. А еще отправьте ответ в ассоциацию библиотекарей – они прислали по поводу нее запрос. Кстати, у меня есть личная просьба: позвоните, пожалуйста, Хейзел и сообщите ей обо всем. Жена очень просила держать ее в курсе.
