Письма Тимофеева к Горькому проникнуты чувством горячей благодарности к писателю-наставнику, согреты душевной теплотой. «Знаю, что не так, не то пишу, что мне надо, а что — «будто знал и запамятовал», — пишет он А. М. Горькому из Москвы на Капри 27 ноября 1913 г. — Ох, дорогой Алексей Максимович, хоть бы Вы написали мне какое ни-на-есть вразумительное словечко: сильно я в этой штуке теперь нуждаюсь»[76]. В письме от 21 января 1915 г. он отмечает, что крепко помнит о теме, подсказанной ему А. М. Горьким.
По возвращении из Италии Тимофеев остановился в Москве и сразу же вошел о среду писательской молодежи горьковского направления. Писатель Д. Н. Семеновский вспоминает: «У меня появились знакомые литераторы: Тимофеев и Новиков-Прибой. Оба недавно приехали, с Капри. Оба жили на Таганке в общей квартире. Светловолосый, голубоглазый, сразу располагавший к себе Борис Александрович Тимофеев был автором повести «Сухие сучки» и небольших рассказов. Горький считал его очень даровитым. Тимофеев учился на медицинском факультете, носил выцветшую шинель и в шутку называл себя «вечным студентом»[77].
Во время мировой войны Б. А. Тимофеев уехал санитаром на фронт, в течение двух лет был очевидцем страданий народа. В октябрьские дни 1917 г. он стал активным участником революционных боев. В это время Б. А. Тимофеев вступил в Коммунистическую партию.
Плодотворной была его непродолжительная работа в издательстве ВЦИКа. Ей он отдался целиком, с присущей ему страстью.
После кратковременного пребывания в Ялте, где он работал зав. отделом здравоохранения, Тимофеев возвратился тяжелобольным в Москву и 13 апреля 1920 г. скончался в расцвете творческих сил, не успев осуществить многого из своих замыслов.
Начало литературной деятельности Тимофеева совпало с поражением первой русской революции и последовавшей за этим реакцией. Но вера в торжество народа слышна уже в ранних его произведениях, написанных под непосредственным впечатлением революционных событий.
В 1909 г. на Капри Тимофеев написал рассказ «Последний приют» — о революционере, мужественном и сильном борце, не пожелавшем открыть палачам свое имя перед казнью. Образ «Жаворонка» — такова была его партийная кличка — вырастает в символ революционного героизма и самоотверженного мужества в борьбе за народное счастье. «Жаворонок» умеет подчинить личную жизнь революционному долгу. Слово и дело у него слиты. «Жизнь требует, — подчеркивает он, — чтобы ростки ее поливались кровью… и не только чужой… Будь готов и свою отдать…»
