— А при чем тут городская комендатура?
Тот промолчал. Когда они дошли до улицы, Изенбеков повернулся к Кильческому.
— Я тебе говорил, что ты мне не нравишься. Я тогда солгал.
— Да? Мне очень приятно.
— Я солгал. Ты мне очень не нравишься. И твои манеры, и твой подход ко всему вокруг. Тебе на все плевать. Да, не сегодня-завтра тут все закончится, придут красные, и начнется новая власть. Но всегда нужно оставаться человеком, понимаешь?
Кильчевский ошарашенно молчал. Его рассудок не совсем избавился от дурмана и поэтому, не сразу сообразил, что это есть ответ на его вопрос.
— Какое дело городской комендатуре, спрашиваешь? Никакого. Потому, что полиции нет. Военные только в штабах наполеоновские планы строят, а по вечерам хлещут спирт. Да, а самые садисты, во всех структурах, пытают подозреваемых в симпатиях к красным, и пытают страшно. Кто защитит простых людей? Да, мы почти бессильны. Но мы должны попытаться.
Такая гневная отповедь совершенно сбила с толку Кильчевского. Он молча дошел до автомобиля и сел в салон.
Внутри уже ждал хмурый Шемаков. Он внимательно посмотрел в лицо Кильчевскому, словно пытался убедиться, что его приятель сейчас на грешной земле, а не в высших сферах. Кивнул и откинулся на спинку и прикрыл глаза. В салоне было тепло и темно, и Кильчевский немного задремал. Ему ничего не снилось, видимо, организм просто восстанавливал силы после длительных наслаждений. Хорошо выспавшись, он открыл глаза и увидел, что автомобиль до сих пор едет, но за рулем уже вместо Изенбекова сидит Шемаков. Тот сидел рядом с Кильчевским и мирно похрапывал.
— Ты же не оставишь меня на обратном пути снова на окраине, чтобы я дошел пешком? — неудачно решил он пошутить.
— Нет, можешь не беспокоиться.
— Куда мы едем?
— Тебе же сказали. На север. Произошло массовое убийство. Нам надо посмотреть все своими глазами и возбудить дело. Потому, что больше некому.
Повисла тишина.
— Почему ты помогаешь мне, — прозвучал давно витавший в воздухе вопрос. Да, мы хорошо ладили в прошлом, но прошло много лет. Ты всем старым знакомым так помогаешь?
— Нет, не всем. Я знаю, откуда и от кого ты бежишь. Я не имею отношения, к счастью, к вашим делам, но мне тебя жаль.
— Жаль? Почему же? Если ты не в курсе всего, значит, и не можешь всего оценить.
— Мне жаль, что ты уже проиграл, только пока не понимаешь этого. Ты никуда не сможешь убежать от них.
— Ты же не знаешь, почему я бегу. Это знаю только я и те, в Москве.
