Он любил красоту, Боровиков. И угощал Званцева соленой лососиной.
Из поселка время от времени увозили японцев. На острове работала комиссия, и их отправляли партиями сначала на материк, потом в Японию. А с материка те же пароходы привозили переселенцев, в основном рыбаков и лесорубов. Они занимали пустые дома, и в распадке, в стороне от поселка, росла гора японских железных кроватей, узеньких и коротких, похожих на детские.
Как-то раз, вернувшись домой, Званцев увидел гостя. Маленького роста японец сидел с Боровиковым за столом, на котором стояла бутылка какой-то мутной жидкости и миска с жареной рыбой. Боровиков был заметно под хмельком. Когда Званцев вошел, Боровиков кивнул ему:
— Знакомься, лейтенант. Это Синдо. Мировой, доложу тебе, мужик!
Японец начал быстро-быстро кланяться, прижимая руки к груди и выпячивая в улыбке крупные, выступающие вперед зубы.
— Синдо, Синдо… Милавой мужик.
Пить самогон Званцев не стал, ушел в свою комнатку. То, что в доме появился японец, его насторожило, и он разозлился на хозяина: зачем приглашать в дом чужих, когда здесь живет советский офицер. Черт его знает, что это за японец. Званцеву уже рассказывали, как, уезжая с материка, один такой рыбак, ни слова не понимавший по-русски, обратился к нашему офицеру на чистейшем русском и попросил прикурить. А когда тот ошалел от неожиданности, «рыбак» усмехнулся и начал читать Пушкина: «Прощай, свободная стихия, последний раз передо мной ты катишь волны голубые…»
Так что к этим рыбакам нужно приглядываться, но уж во всяком случае не у себя дома, и к тому же за выпивкой…
2
Синдо пришел через несколько дней и принес Званцеву подарок — зажигалку, сделанную из гильзы от крупнокалиберного пулемета. Подарка Званцев не взял. Синдо расстроился и, повертев зажигалку, выбросил ее в открытое окно.
— Зря обидел человека, — сказал Званцеву Боровиков, когда Синдо ушел. — Он свой парень. Больной очень, поэтому его и в армию не взяли. Ты поговорил бы с кем надо, лейтенант, чтобы Синдо не отправляли в Японию. Не хочет он ехать туда. Он здесь много лет прожил.
— Мало ли что он хочет, — резко ответил Званцев.
— Он хороший парень, — упрямо повторил Боровиков. — Не хочешь, я сам пойду просить за него. Ясно?
Боровиков обратился в комиссию — ему отказали. Тогда он вытащил из сундука слежавшуюся гимнастерку, долго прикреплял к ней ордена и медали: Боевое Красное Знамя и два ордена Славы на черно-оранжевых ленточках и медаль «За взятие Вены»… Торжественный, Боровиков появился перед командиром дивизиона, а вышел от него потускневший, словно слинявший. Командир даже слушать его не стал. Ведь вопрос о переселении японцев не в его компетенции — это раз, а во-вторых… Во-вторых, он посоветовал Боровикову не лезть не в свое дело. Повыше его есть люди, и они знают, что правильно и что неправильно.
