Он смотрит на рыбьи головы и мурлычет мотивчики двадцатых годов.
— У меня приступ ностальгии, ребята, надо его выплеснуть, хочешь ты или хохочешь... мальчишки гуляют по ярмарочному проспекту и жуют розовые сахарные волоконца... лапают друг друга на сеансе кинетоскопа... дрочат в чертовом колесе и плещут спермой в луну, восходящую в багровой дымке над литейным заводом за рекой. На тополе, напротив Старого Здания Суда, висит нигра... Хнычущие женщины хватают его сперму влагалищными зубами...
(Муж смотрит на подмененное дитя прищуренными глазами цвета линялой серой фланелевой рубахи: «Уж не нигра ли это, Док?»
Доктор пожимает плечами: «Это старая армейская игра, сынок. Горошина под гильзой... Вот есть она, а вот ее нет...»)
А Док Паркер колет себе лошадиную дозу героина в подсобке своей аптеки — сразу три грана. «Тонизирует, — бормочет он, — вечная весна».
Ручонки Бенсон, Городской Извращенец, занял кверенсию в школьной уборной (кверенсия — термин из боя быков... Бык обязательно отыскивает на арене место, которое ему подходит, и остается там, а матадор должен либо войти туда и сразиться с быком на его бычьих условиях, либо выманить его оттуда — то или другое). Образованный шериф Недоумок Ларсен говорит: «Мы должны как-то выманить его из этой кверенсии...» А Старая Ма Лотти десять лет спит с мертвой дочерью, да и сама уже законсервировалась у себя дома и просыпается, дрожа на техасском рассвете... Снаружи, над черной болотной водой и кипарисовыми пнями, кружат грифы...
А теперь, джентльмены... полагаю, среди вас нет трансвеститов... хи-хи... и все вы джентльмены согласно Постановлению Конгресса, остается лишь убедиться в том, что вы — человеческие существа мужского пола, ведь Перебежчикам с любой из сторон вход в эту благопристойную аудиторию категорически запрещен. Джентльмены, предъявите «личное оружие». Вас всех уже проинструктировали, и вы знаете, сколь важно содержать ваше оружие хорошо смазанным и готовым к любому оборонительному бою — как на фланге, так и в тылу.
СТУДЕНТЫ: Знаем! Знаем! — Они устало расстегивают ширинки. Один из них размахивает гигантской эрекцией.
ПРОФ: Итак, джентльмены, на чем я остановился? Ах да, Ма Лотги... Она с дрожью просыпается на рассвете, нежном и розовом — розовом, как сахарные волоконца, розовом, как морская раковина, розовом, как свечи на именинном пироге маленькой девочки, розовом, как хуй, пульсирующий в багровом свете ебли... Ма Лотти... хм-хм... если не прекратить это бесконечное занудство, ее одолеет старческая немощь и она разделит общество своей дочери в формальдегиде.
