— Так вот, крошка, у меня для тебя кое-что есть. Но если гы этого не воспримешь, я уже ничем помочь не смогу.
Курение «чайка» было для него ритуалом, к джанку он, как и многие другие чаевники, относился крайне пуритански. По его утверждению, чаёк позволял ему входить в контакт с высшими голубыми гравитационными сферами. Он имел собственное представление обо всем на свете: какое нижнее белье полезно для здоровья, когда пить воду и как подтирать задницу. У него было лоснящееся красное лицо с широким приплюснутым носом и маленькими красными глазками, загоравшимися, когда он смотрел на какую-нибудь цыпочку, и гаснувшими при взгляде на все остальное. Его широченные плечи наводили на мысль об уродстве. Он вел себя так, будто других мужчин не существует, а ресторанные и магазинные заказы передавал мужскому персоналу через посредника — женщину. И ни один Мужчина ни разу не вторгался в его унылое тайное жилище.
Короче, он отвергает джанк и тащится от чайка. Я сделал три затяжки, Джейн взглянула на него, и плоть ее кристаллизовалась. Я вскочил и с криком «мне страшно!» выбежал из дома. Выпил пива в каком-то ресторанчике — мозаичный бар, футбольные результаты и афиши боя быков — и дождался автобуса в город.
Через год, в Танжере, я узнал, что она умерла.
Короче, мне поручили нанять доктора Бенвея на службу в «Ислам инкорпорейтед».
Д-р Бенвей был приглашен в качестве советника в республику Свободию — место, где все предаются свободной любви и непрерывным купаниям. Граждане там умиротворены, объединены, честны, терпимы, а самое главное — чисты. Однако вызов Бенвея указывает на то, что за этим гигиеническим фасадом не всё гладко: Бенвей является манипулятором и координатором знаковых систем, а также специалистом по допросам всех степеней, промывке мозгов и контролю. Я не видел Бенвея после его стремительного отъезда из Аннексии, где его заданием была ТД — Тотальная Деморализация. Первым шагом Бенвея стало запрещение концентрационных лагерей, массовых арестов и, кроме как при неких исключительных, особых обстоятельствах, применения пыток.
«Я против жестокости, — говорил он. — Она неэффективна. А вот продолжительное дурное обращение почти без насилия вызывает, при умелом его применении, тревогу и чувство определенной вины. В голове должны рождаться некоторые правила, скорее даже руководящие принципы. Объект не должен сознавать, что подобное дурное обращение является тщательно спланированным наступлением некоего бесчеловечного врага на его подлинную личность. Его надо заставить почувствовать, что он заслуживает любого обращения, поскольку с ним происходит нечто (не поддающееся никакому определению) в высшей степени отвратительное. Голую потребность контроломанов следует скромно прикрывать капризной, запутанной бюрократией, причем гак, чтобы исключить непосредственный контакт объекта с врагом».
