То ли монотонные движения ее загребателей, то ли тоска по родному первому "А" повлияли на Вовку, только услышал Вовка далекий крик: "Помоги, Попугай!" И как будто голос знакомый. "Может, мама?" - подумал Вовка. Бросился в кухню.
Мама на кухне какую-то старуху за стол усаживает. Старуха веселая. Рот большой.
- Меня, милая, Лукоморьевной называют. Передали мне твою печаль, передали...
При виде Вовки рот у старухи еще шире сделался.
- Это и есть твой отрок? Их сейчас, кажется, самородками называют... - Старуха оглядела Вовку. Бицепсы ему пощупала. По шее легонько стукнула. - Жидковат... - Нацедила в стакан воды из-под крана, фукнула на нее, и вода стала красная. Велела Лукоморьевна Вовке выпить эту красную воду. Для храбрости...
А вода-то, как ядреный квас.
- Бородавки, бородавки, - забормотала она, - перескочьте на собаку, а с собаки на ворону, а с вороны на сороку. А с сороки перескочьте на болотную лягушку. А с лягушки на корягу, а с коряги на пиявку. На пиявке и сидите.
- У меня нет бородавок, - прошептал Вовка.
- Теперь нет, а надысь были. На совести... Теперь иди, отрок...
И тут Вовка снова услышал: "Помоги, Попугай!" Кто-то звал его голосом последней надежды.
Вовка бросился в свою комнату. И упал... в густую крапиву. Над ним лес черный. Ядовитый пар поднимался из болота. Грибы-поганки светятся каждая величиной с таз. И со всех сторон пауки идут, боком-боком, на длинных мохнатых ногах.
Встал Вовка с колен. Поднял с земли палку. Разогнал пауков. И пошел сквозь крапиву. Сбивает ластами поганки, хоть и большие они, но ломкие. Злые травы и злые кусты хлещут Вовку по лицу. Но ему не больно - на лице у него прочная маска. Прорубает Вовка дорогу палкой и идет вперед и кверху. За ним, положив на его плечо руку, Полувовка идет. И такое у Вовки от Полувовкиной руки по всему телу тепло.
"Молодец", - шепчут ему подземные воды. "Растешь", - шепчут высокие сосны. "Уже близко", - говорят березы. И весь светлый лес, тот, что вверху над волчьим лыком и папоротниками, зовет его и дышит ему в лицо теплом и медом.
А Вовкина мама на кухне с Лукоморьевной пьют чай. Кажется Вовкиной маме, что Лукоморьевна хоть и старая, но красивая.
- Твой-то пишет ли? - спрашивает Лукоморьевна.
- Телеграмму прислал. Целует. Рекомендует "Висти".
- Это насчет чего? - заинтересовалась Лукоморьевна.
- Лыжная мазь. От нуля и выше...
- Лыжи мажь. А насчет того, чтобы отрока смазывать - в голову не бери. Слушай, пусть твой-то, как есть, с парашютами прыгает, ты ему события не описывай. А то еще не с той высоты прыгнет... Печаль твоя крутенька. Бывали такие явления и раньше. Только все больше с рогами бывали, да с копытами, да с хвостами. С ластами не было... Заговоры я знаю. И настои. И отвары. Бабушка моя колдунья была, и прабабушка - все новгородские ведьмы. Славились они на всю Русь. Это они царю Грозному Ивану предсказали смерть после бани. Мол, придешь, царь, в пятницу из бани, чару вина выпьешь и протянешься... Налей-ка мне чайку, да покрепче. И варенья положи в три розетки. Я разное варенье люблю... Значит так: пришел Грозный-царь из бани в палаты красные, напарившись, выпил чарку вина генуэзского, засмеялся и говорит своим боярам: "Побегите-ка на подворье, отходите этих ведьм новгородских кнутом - пусть не врут на меня. Вот он я, Грозный-царь - живой..." Тут захрипел он и протянулся... Посмотри-ка, голубица, в окно. Какие видишь дома? Серые ты видишь дома, до крайности скучные, без кондибобера.
