Я забрал все вишни — полный мешок. Отец не запер дверь, но я не пошел через двор, а вышел через парадное крыльцо. Я нечасто им пользуюсь, но так было спокойнее.
Есть какое-то головокружительное утреннее чувство: кажется, что все замерло в ожидании и готово прийти в движение, едва появятся еще несколько человек, чтобы это увидеть. Я собирался прошмыгнуть вдоль изгороди, чтобы отец не заметил и не позвал помогать ему: поднять конец балки или придержать дверь, пока он вбивает колышек, чтобы укрепить ее, или еще что-нибудь, что может меня задержать.
Я прокрался к сараю. С противоположной стороны все было залито солнцем, крутой склон, спускавшийся к полям, казался бескрайним, а земля после двух недель засухи была такой твердой и изрезанной колеями, что я даже через ботинки чувствовал ступнями малейшую бороздку. Пока я бежал, колючее утреннее солнце било прямо в глаза, слепя меня своими яркими серебряными блестками. Я размахивал мешком с вишнями, накручивая огромные блестящие красные круги; кочки, на которые я наступал, перескакивая через кротовые холмики, репейник и комья засохшей травы — все было твердым как камень. Уж что-что, а бегал я всегда лучше Касс!
Я мчался вниз с гиканьем и криком, как всегда поступал, когда Касс была рядом. Обычно она здорово отставала. Я скатился в канаву в самом низу с той усталой, но гордой ухмылкой, с какой привык поворачиваться к ней, чтобы поддразнить ее и добавить к упоительному чувству триумфа еще и трепку, которую Касс неизменно мне задавала.
Я лежал, вытянувшись на спине, раскинув руки, в прохладной тенистой низине, устланной влажными листьями. Мое тело было подобно насосу. Стоило закрыть глаза, и я слышал, как работают механизмы: открываются и закрываются клапаны, с шумом вращаются шестеренки, со стуком падает поршень. Я лежал неподвижно и прислушивался к тому, как все во мне постепенно успокаивается; наконец все встало на свои места и угомонилось, так что я услышал обрывки звука, долетевшего с вершины холма — там стоял отец и звал меня.
Но я не взглянул наверх. Так бы он убедился, что я его слышу. Вместо этого я потянулся к мешку с вишнями и, выбравшись из канавы с мазками изумрудно-зеленых бликов, отполз к забору — в спасительный сумрак кустов, что росли вдоль тропинки, которая вела к дому Джемисона.
* * *
Бывают места тихие и шумные, тропинка к дому Джемисона была тихим местом. Мне казалось, что песенка, которую я насвистывал, разносилась во все еще тяжелом воздухе на мили вокруг и предупреждала Лизу о моем приближении, но немного погодя я тоже примолк. Я спешил сквозь сумрачные зеленые туннели из кустов и ползучих растений, которые переплелись над головой, словно нитки в игре «колыбель для кошки». Они растут здесь так давно, что их сумрак отпугнул веселые яркие цветочки, какие обычно можно увидеть вдоль любой тропинки. А может, это Джемисон напугал их, разбрызгав всякую отраву, — этакий отвратительный великовозрастный Ганзель, разбрасывающий в лесу смертоносные камешки.
