Было почти пол-одиннадцатого, когда я вошел в дверь кухни и получил «страшную-престрашную головомойку», как и предсказывал Халлоран. Вот еще горестный урожай для «Списка»: беспечный и невнимательный, на-него-теперь-ни-в-чем-нельзя-положиться и жить-с-ним-невозможно. Мама даже добавила разок дорос-наконец, подразумевая, что с Касс-то невозможно жить вот уже несколько месяцев. Может быть, в глубине души она расценивала это как смягчающее обстоятельство, но если и так, мне от этого не легче. Мне не нравится, когда нас с Касс сравнивают. Слишком часто сравнение оказывалось не в мою пользу. Потом, когда родители отправили меня спать, я еще долго лежал с открытыми глазами, смакуя то, что они сказали, а главное — как.
Я пытался утешить себя, рассматривая мерцающие ночные тени на стене. Раньше Касс отвлекала меня этим, когда на меня по ночам нападали всякие страхи. «Вот эта совсем как котенок, — указывала она. — В самом деле, погляди, Том! Ну, присмотрись же хорошенько! Вон то пятно над дверью — это же ухо».
Она наседала и наседала на меня, пока я, хотя бы ради самозащиты, не вырывался из своих страхов и пытался-таки разглядеть котенка на стене. В конце концов он там всегда оказывался, смотрел на меня — толстенький и милый — и утирал лапкой усы.
— Я вижу его! — кричал я радостно. — Эта линия на стене, это ведь его спина, верно? А вон то темное пятно — кончик хвоста, который он подвернул, так?
Я оглядывался на Касс, но она не отвечала. Она зарывалась лицом в подушку от радости: вновь ей удалось меня обморочить — так же, как всегда. А когда я снова поворачивался к стене, котенка там уже не было.
Но теперь я далеко от Касс, и она не сможет разыграть меня. В один прекрасный день отец протащил мою кровать по коридору и поставил в холодной странной формы комнате в самом конце коридора, где прежде был его кабинет. Он выносил свои вещи постепенно: папки и тетради, бесконечные картонные коробки, набитые рецептами, и складывал их на чердаке в единственной комнате, где было окно. С тех пор он всякий раз бывает не в духе, когда спускается, закончив расчеты по зарплате или погашению счетов. Он говорит, у него мозги путаются от того, что он постоянно ударяется головой о балки, и он делает столько ошибок, что мог бы уже дважды обанкротиться и распрощаться с фермой. Но все же отец не возвращает мою кровать на прежнее место.
Я знаю, что если бы мы с Касс по-прежнему были вместе, то под покровом темноты, не выдержав ее настойчивых расспросов, с которыми она подступалась всякий раз, когда чувствовала, что что-то стряслось, я бы объяснил ей, почему пришел домой так поздно. Я бы рассказал про ужасную ссору с Лизой и про то, как она убежала.
