– Неси другой ключ, – распорядился Фрэнкс.
Пол, скрипя зубами, рванул со всей мочи. Стержень поднялся сразу на несколько дюймов.
– Черт! – испугался Вебб.
Фрэнкс выругался.
– Вниз, – гаркнул он и вместе с Полом начал толкать рычаг в противоположную сторону.
На лбу у Фрэнкса набухли вены. Тело Пола потихоньку начало подаваться назад. Он издал нечто среднее между криком и стоном. Стержень медленно опустился вниз.
Некоторое время все трое не могли перевести дух, даже заговорить. Жадно хватали ртом воздух и, держась за спину, ходили взад-вперед.
– Мы должны позвонить Ричардсу. Немедленно, – наконец выговорил Пол.
– И сказать, что дневная смена с похмелья не смогла справиться с работой? Если хочешь, сам звони.
– Не наша вина, что стержень застревает, – возразил Вебб.
Фрэнкс пропустил замечание мимо ушей.
– Когда вернешься сюда завтра, Кольер, будь хоть на что-то годен.
– Ты собираешься зафиксировать инцидент? – спросил Пол, тыкая пальцем в растрепанный регистрационный журнал в обложке из голубой кожи.
Фрэнкс рассердился:
– Конечно зафиксирую!
– Ты носишься с этим чертовым журналом, как с дневником, но не записываешь и половины проблем.
– Я записываю.
– Не всегда. Иногда ты регистрируешь какой-то эпизод, иногда умалчиваешь. Я не могу понять, каковы твои мотивы.
– Ладно, запишу прямо сейчас. – Начальник смены подошел к полке и схватил журнал. – Занимайся своими делами.
– Мы все устали. Давайте будем терпимее друг к другу, – прыгал вокруг них Вебб. Потом повернулся к Полу: – Видишь? Он уже пишет.
– Вижу, – сухо ответил Пол.
Он наблюдал, как старший аккуратно выводит красивым почерком буквы на бумаге, и боролся с желанием выбить короткий карандаш из пухлых пальцев Фрэнкса. Его замечательный бесполезный вахтенный журнал! И какую конкретную пользу все это может дать? Начальник смены выглядел вполне искренним, когда переворачивал листочки бумаги, зажатые на планшете. От усердия по его щекам даже катились капельки пота. Как будто эти записи пойдут выше, минуя Ричардса и Харбо! Вебб смотрел в сторону, покусывал кончик ногтя на большом пальце и нервно дергал ногой. Полу вдруг стало ужасно жаль их. И себя тоже. Они могут погибнуть ни за что, за все это дерьмо. Теперь они только то и делают, что поднимают стержни, двигают их взад-вперед, потеют, ерзают и записывают в журнал предупреждения, которые никто не будет читать. В этом и есть вся их жизнь, бесконечная череда причин, позволяющих бездействовать. И никто не похвалит за такую службу. Они являются ветеранами лишь собственной робости и бесцельно прожитых дней.
