А когда волшебный фонтан иссяк, в наступившем похмелье невозможно было осознать, то ли всех нас осенило божественное присутствие — или это был обычный трип, незабываемый просто в силу своих химических качеств? Город сонно вздохнул, потянулся, между делом смахнув с тучного тысячелетнего тела несколько памятников архитектуры, перевернулся на другой бок и снова крепко заснул, как ни в чём не бывало. Будто и не просыпался. Словно вокруг всё по-прежнему, при доброй памяти Владимире Васильевиче.
И после того, как Киев перестал быть самым важным городом мира и в который раз сгинул после очередного строительного бума, чтобы воскреснуть в качестве провинциального мегамаркета, совсем не вдруг оказалось, что вокруг не осталось никого, кроме перепуганных обывателей и нахрапистых жлобов, отъевшихся спекулянтов и бандитов. А все те деятельные, талантливые и беспокойные люди, которых Киев вскормил молоком Днепра и обласкал ветрами вечной весны, город сам же, по старой привычке, выдавил за городские пределы. Оттого так вздрагивают и настороженно вглядываются в глаза друг другу два бывших киевлянина (которые, как известно, бывшими не бывают) посреди Аптон-парка или в вагоне Нью-Йоркской подземки: уж не призрак ли передо мной стоит?
Но почему это произошло? Куда смотрели ангелы-хранители города? Неужели они тоже превратились в спекулянтов или бандитов, польстились на шальные деньги, подержанную иномарку и женщин земных? Стали падшими ангелами и навсегда отвернулись от Киева?»
И вот в этом странном и прекрасном городе на реке родился, жил и сгинул человек по имени Пётр, современный святой.
Маленький человечек, проснувшийся в холостяцкой квартире, выглядел моложе своих лет, его можно было принять за уродливого подростка: над тонко прочерченными чертами лица нависал выпуклый, непропорционально большой лоб. Женщина по имени Иванна когда-то научила его отрастить челку и зачесывать на лоб, чтобы скрыть уродство, но последние несколько лет он упорно обрезал волосы ножницами над самым лбом, что делало его похожим на создание Франкенштейна из старинных, чёрно-белых ещё фильмов ужасов.
Он проснулся одетым — привычное дело, нередко засыпал за чтением или работой. Дорогой, но плохо сидящий костюм был безнадёжно помят, как будто его носили, не снимая, много недель. Вполне возможно, так и было.
Проснувшись, Пётр протянул руку и поднял упавший на пол журнал с белой обложкой, на которой бросались в глаза большие буквы «Х» и «Ж» и цифры «1995». Карандаш, которым Пётр делал пометки, закатился под диван, так что пришлось всё же подняться и поискать. Затем он нащупал, не глядя, кнопки большого музыкального центра, и по комнате удушливо поплыли волны оперной музыки. Когда мужской голос запел по-итальянски, его надрывные рулады перечеркнул дверной звонок.
