Немец валил его жену на солому. Она отпихивала немца, била его маленькими кулаками по лицу, толкала коленом ему в живот. Немец что-то громко и добродушно сказал, она испуганно закрыла его рот ладонью и обмякла в испуге.
Она думала: "Только бы Петр не услышал. Хоть бы он спал сейчас, мертвым был..." Глаза ее смотрели на бревенчатую стену хлева. На стене висели косы, большие - прокосные, мужские и малые - ими кусты обкашивать, и в огороде, и на опушках лесов. Вилы стояли возле стены. И в углу, прислоненный к дровяной колоде, стоял колун. "Может быть, крикнуть? Проснется - спасет". Она закричала. Она задыхалась и глохла. "Уже бы пришел, неужто так крепко спит?.." Воля покинула ее - она потеряла сознание.
Петра заливало то жаром, то холодом. Ему б отодвинуться и не видеть, но он все смотрел... Петровы зубы до скрипа стиснулись. Он снова увидел вздыбленную землю и небо - все в мелких трещинах. Потом небо лопнуло, скрутилось в сверкающий красный вихрь. И нестерпимая тишина вонзилась в холодную мякоть Петрова мозга.
Он отдышался, засолившиеся глаза его вновь обрели способность видеть, мозг - понимать.
Он увидел уходящего немца в воротах, черного против света.
Жена открывала глаза медленно, в ресницах, в прозрачных голубоватых веках дрожала боль. И его лихорадочные зрачки погрузились в ее глаза, как в бездонность, он сжался, сердце его ухнуло, и сдавилось, и падало, и не было падению конца.
- Клавдия, - прохрипел он, чтобы зацепиться за что-то, чтобы остановилось падение.
- Спускайся, - сказала она, поднявшись и прислонясь к стене.
Он не посмел ослушаться, спрыгнул.
- Ступай, - сказала она. - Уходи.
- Клавдя... Клавдия... Ты что? Обойдется. Забудем.
- Закричу, - сказала она.
Он бросил мешавший ему, зажатый в руке наган на солому и закричал шепотом, хватая ее за плечи:
- Ты что? Ты что? Ты оставь свой кураж. Ты не видела...
- Закричу, - повторила она громче и сквозь зубы, как бы снова теряя сознание.
- Сука, - сказал он уныло. - Родного мужа прогоняешь. Немцы же, Клавдя, немцы кругом. Как я пойду? - Лицо его исказилось, стало таким же, как в тех лесах и болотах, которые он прошел по дороге к дому, - черным и воспаленным, и в глазах его нагноилось слепое отчаяние.
Она оттолкнула его и, нагнувшись, взяла с соломы наган - прямо с пучком соломинок.
- Самовзвод! - закричал он. - Не нажимай, пальнешь.
- Иди, - сказала она.
Наган в ее руке дрожал, другой рукой она обрывала соломинки, и от этого наган дрожал и дергался еще больше.
