О, как убийственно мы любим,
Как в буйной слепоте страстей
Мы то всего вернее губим,
Что сердцу нашему милей.
И как раз трагическое обострение чувств делает любовные стихи Тютчева столь пронзительными и незабываемыми. Именно ощущение скорой гибели мира порождает столь яркие картины природы, восхищающие нас, запоминаемые нами с детства на всю жизнь.
Зима недаром злится.
Прошла ее пора.
Весна в окно стучится
И гонит со двора.
…Взбесилась ведьма злая
И, снегу захватя,
Пустила, убегая,
В прекрасное дитя.
Весне и горя мало.
Умылася в снегу,
И лишь румяней стала
Наперекор врагу!
Я помню это стихотворение с самых ранних лет – бабушка читала его мне в самом начале, едва я стал что-то понимать, – и помню нашу общую радость: мы с ней смотрели в окно и видели начало весны.
Несмотря на трагическое миросозерцание Тютчев прожил долгую насыщенную жизнь, полную бурных страстей. Дважды был женат и оба раза на немках – Элеоноре и Эрнестине, имел много детей. Старшая его дочь Анна вышла замуж за известного писателя Аксакова и оставила весьма интересные воспоминания об отце.
В самом конце жизни Тютчев полюбил молодую Денисьеву, подругу дочери. Любовь эта продолжалась четырнадцать лет, до самой его кончины. У них было несколько детей. И именно благодаря этой страсти, безусловно – взаимной, Тютчев написал свои лучшие стихи.
Последние годы он прожил в доме у Армянской церкви на Невском проспекте, где могли жить, разумеется, только люди весьма успешные – при этом страдания не оставляли его. Умер он в 1873 году и был похоронен на кладбище Новодевичьего монастыря, расположенного на нынешнем Московском проспекте.
Продолжаясь дальше, Невский пересекается Михайловской улицей, ведущей к дворцу великого князя Михаила, где ныне Русский музей. На Невский и Михайловскую выходит гостиница «Европейская» – самый шикарный отель и ресторан, в мое время усердно нами посещаемый. В ту уникальную пору шестидесятых полная свобода духа счастливым образом сочеталась с тоталитарной жесткостью цен – и мы могли тогда не только чувствовать свободу, но и как следует отметить ее. И Бродский, и Довлатов, и Горбовский, и Соснора, и Кушнер успели это счастье вкусить. Может, поколение шестидесятников и вышло таким нахальным и многого достигло потому, что юность наша пировала не в подворотне, а в лучшем ресторане Санкт-Петербурга?
А пока, минуя «Европейскую», где прежних успехов нам уже не достичь, мы проходим мимо голубого с белым старинного дома Энгельгардта, где бушевали когда-то балы и маскарады, знаменитые на весь Петербург – в истории они остались благодаря драме Лермонтова «Маскарад», которая идет на сценах до наших дней.
