До сих пор «будка» не утратила своего предназначения – она остается рабочей писательской дачей. И так сложилось, что последние годы в этой будке работаю я. «Архитектору этой будки надо памятник поставить, настолько она спланирована нелепо и тесно!» – усмехалась она. Теперь эта тесная будка поделена на две семьи: я занимаю террасу, другая семья занимает комнату. Тем не менее, жить тут и работать – большая честь. И ответственность. Бывает – замахнешься на нерадивую жену, и вдруг застываешь – и ласково улыбаешься, увидев под террасой очередную вдохновенную группу почитателей поэтессы. Неукротимый дух Ахматовой по-прежнему – главный здесь. Когда, чтобы согреться ночью, я включаю электропечку, из автоматической пробки над дверью выскакивает штырек, как кукиш: не будет тут по-твоему! Так сложилось, что я летом живу в «будке» Ахматовой, бывшей жены Гумилева. А зимой – в бывшей квартире Одоевцевой, гумилевской ученицы. И горд этим. Только побаиваюсь, что вдруг явится «каменный гость», сам Николай Степаныч, наведет на меня ружье, с которым он охотился в Африке на слонов, и рявкнет: «Отстань от моих женщин»!
Литейный проспект, пересекая Невский, становится Владимирским – и там была уже другая часть города – мещанская, ремесленная. Литейный проспект – отзвук литья пушек, государственного дела. А там, за Невским, другая жизнь и другие названия. Ямская, Тележная, Конная, Дегтярная, Кузнечный, Гончарный. Достоевский, хотя и происходил из старинного дворянского рода, предпочитал жить там. Две его квартиры – ранняя на углу Владимирского проспекта и Графского переулка, последняя – на углу Кузнечного переулка и Ямской улицы, совсем рядом. Эти его квартиры, как и все, расположены в углу дома. Такой же была и квартира на углу Вознесенского, в которой он был арестован по делу Петрашевского. Какие фобии или пристрастия великого писателя проявлялись тут? Одна из его загадок. Именно по этим узким улочкам он любил гулять, заходил в бедные лавочки, покупал финики или пастилу. Как многие эпилептики, он любил сладкое. Как многие эпилептики, он очень часто употреблял в речи и письме уменьшительные суффиксы.
Жизнь в этих улочках была неспокойная. Из кабаков выходили «лихие люди». На близкой Лиговке стояли проститутки. Пахло опасностью, разложением. Известный факт: эпилептические приступы здесь с ним случались нередко. За границей не было у него ни одного эпилептического приступа – поэтому он много работал там. Он не любил алкоголь – азарт и возбуждение и без алкоголя захлестывали его. Он был мелочен и скуповат, любил все раскладывать по полочкам, читать нотации. В Женеве у него умер маленький сын. Он отпевал его в том же православном женевском соборе, где венчался. Жизнь его трагична. Загадочна. Но от нее глаз не отвести! Лишь гениальным писателям дается такая.
