Похоже, он где-то видел абак[4]. Но не запомнил внешнего вида.
— Это деревянная рама, — показывал он меж тем, — здесь проволока, и на нее нанизаны костяшки или деревяшки. Можно сделать на любое количество. Вверх от единственной до четырех счет возрастает от единиц до сотен тысяч, вниз десятые и сотые доли. То есть когда лавочник считает, получена от тебя одна монета плюс шесть, плюс четыре, — принялся он двигать рукой, демонстрируя. — Доходит до десятка — одна выше. Так можно отнимать, умножать или делить. Могу показать. Гораздо проще и скорее, чем в уме или на бумаге! — В голосе его звучало торжество.
— Почему десять? — спросил я.
— Ну как? — Он растерялся. — Это же удобно — десятками считать. Да и любую монету делят на сотню мелочи. И доллар, и рубль или евро.
— Ты и впрямь ненормальный, — подумав, сказал я. — Люди считают дюжинами. От количества суставов пальцев на одной ладони, исключая противостоящий, большой палец. Но главное — ливр делился на двадцать су или двести сорок денье. Кроме того, существует луидор, равный двадцати ливрам, экю — трем ливрам и лиард в восьмидесятую часть ливра или в три денье. В Англии двадцать шиллингов или двести сорок пенни равняются одному фунту стерлингов, а одна гинея — это двадцать один шиллинг[5]. Как оно в твоих костяшках выйдет?
Он замычал с выпученными зенками, хватаясь за голову. А мне вот кое-что изрядно прояснилось. Только абсолютный дурак мог надеяться поразить кого бы то ни было подобным образом. Ну хоть какое-то понятие о деньгах у каждого барана существует. А значит, он не имеет знаний о простейших вещах. Но при этом уверен в своих высказываниях. И что это означает? Полагаю, присутствие в теле Глэна новой души. Или хотя бы ума. И что дальше? Какая мне с того польза и радость? Хм… Вот насчет счастья неизвестно, но хоть развлечение.
Тут в сарай влетела недовольная Рут и с порога принялась возмущаться моим ужасным поведением. Мамаша послала ее за нами. Уж больно задержались. Посмотрела на Глэна без особого интереса и упорхнула.
— Что она сказала? — спросил тот.
— Жрать в дом зовут, — ответил я, делая очередную зарубку на память. Франкского он не знает. Можно, конечно, изобразить тупое выражение лица, но не верится. Хотя посмотреть в дальнейшем не мешает. Не первого жулика в своей жизни вижу — иные притворяются, чтобы знать, о чем говорят за их спиной, не стесняясь. — Давай поторапливайся, — швырнул я ему одежду. — Хозяйка не любит долго ждать, а она та еще стерва.
