Хорошо. Однако при всех злоупотреблениях личным местоимением «я» сам-то я остаюсь до сих пор абстракцией – как бы и не человек вовсе. Между тем я обладаю качествами. Согласно характеристике с места работы (прошлым летом меня призывали на военные сборы), я «общителен, инициативен, морально устойчив», – и разве это не роднит меня с большинством соотечественников? По социальному положению я – служащий. То есть хожу «в контору» и сижу за полированным столом. Работы у меня много. В жизни я не такой зануда, каким представляю себя на бумаге; напротив, по роду деятельности я обязан бороться с многословием, я – редактор. Да, пора наконец признаться: я исполняю обязанности редактора отдела науки и техники. Я редактирую. Я вычеркиваю слово «который» и убираю многоточия. В детской публицистике (наше издание подростковое) я приветствую раскрепощенность и занимательность. Больше парадоксальности. Смелее. Не надо жевать резину: «К сожалению, уважаемый Евгений Савельевич, Ваш материал о метагалактическом коде не отвечает возрасту наших читателей. Рукопись возвращаем». Ночью, когда большинство людей спит, я перевоплощаюсь посредством письма, – что-то из области оккультизма, – в другого. Хуже того: я вселяюсь в другого со всеми своими комплексами и заморочками. И это называется «творчество».
Он звонит иногда на работу. Иногда я ищу встречи с ним. Он живет рядом – две автобусные остановки. Он любит поговорить. О жизни говорим, о философии, о литературе – это еще те беседы… «Как жена?» – «Ничего, тебе привет». – «Спасибо, и ей такой же». – «Спасибо». Его жена – еще та жена. Наши жены – пушки заряжены. Его любимая фраза: «Все чудесно!» Все чудесно. Ночь. Я сижу и злюсь над чистым листом бумаги. Я неискренен и честолюбив. Я? Нет, мои дорогие, вы и представить не можете, какую власть я имею над вашими образами. И спрашиваю себя: какую?
Два зрачка утоленного страха
Потускнеют едва ли, сужаясь,
Перед вечностью, будто душа есть
У великого ересиарха.
Только нет ни покоя, ни сна нет,
Только некуда больше податься.
Не искупится ношей всезнанья
Неприкаянность душепродавца…
«Фауст». Увы, мюзикл.
– Пожалуйста, не пародируйте Шаляпина!
– А я и не пародирую, – обиделся Мефистофель.
– Не надо, друзья, – произнес примиряюще автор текста (не Гёте, не Лессинг, не Морло). – Мне нравится.
– Да, – сказал режиссер, откидываясь на спинку кресла. – Да. – И глубоко задумался. «Не науку хотел он завоевать, – он хотел через науку завоевать самого себя, свой покой, свое счастье» (Тургенев о Фаусте). Скоро премьера. На премьере Игорь Максимильянович сядет вон там, в центре зала, примостится на стуле в проходе, положит ногу на ногу и будет заносить в блокнот замечания. Что же вы занесете, Игорь Максимильянович, если темно? Что-нибудь да занесем, у нас хорошее зрение.
