Вообще говоря, все несчастия Шарикова начались именно с квартирного вопроса. А ведь эта квартира принадлежит Шарикову точно так же, как и профессору Преображенскому. Профессор должен быть еще благодарен своему созданию за то, что Шариков претендует всего лишь на законные шестнадцать квадратных аршинов, то есть на угол, как лицо постороннее, а не на половину всей многокомнатной квартиры, как родное дитя профессора.
Другие примеры нравственной глухоты Преображенского.
Вот профессор возмущен видом галстука Шарикова: «Откуда взялась эта гадость?» Эту гадость «ядовито-небесного цвета» подарила Шарикову добрая повариха Преобораженского Дарья Петровна. Спрашивается, что помешало самому профессору подарить Шарикову один из многочисленных своих стильных и модных галстуков?
Вот профессор обнаружил у Шарикова интерес к чтению книг. Между тем его возмущению нет предела: Шариков, оказывается, читает переписку Энгельса с Каутским, которую подсунул ему Швондер. Спрашивается, что мешало профессору Преображенскому «подсунуть» «Фауста» или «Анну Каренину»?
Шариков появился на свет половозрелым, и это особенно злит профессора и его ассистента. Возможно, ученых головорезов больше бы устроило, если бы либидо Шарикова было обращено на самок собак, на сук, но Шарикова, на его беду, влечет к женщинам. Но разве не сам Перображенский пересадил собаке семенные железы человека? Чем же он теперь недоволен? Вместо того чтобы помочь человеку осознать его сексуальную аутентичность, Преображенский и Борменталь жестоко пресекают все попытки подопытного (надо сказать, неуклюжие, трагикомичные и, во всяком случае, безобидные), проявить себя как существо сексуальное. Шариков привел барышню – заметьте, к себе домой, на площадь законно ему принадлежащую согласно официальной прописке. Почему-то это возмутило Преображенского. Отказывая Шарикову в праве быть мужчиной, он сам уединяется с барышней у себя в кабинете и пересказывает ей историю болезни Шарикова, то есть выдает тайну его собачьего прошлого. Не подлость ли это? Уже не говоря о том, что профессор медицины самым циничным и преступным образом нарушил клятву Гиппократа. Садист добился своего – женщина ушла в слезах, ведь Шариков сказал ей, что шрам на его голове – это след ранения на колчаковском фронте. Спросим себя: а что другое должен был сказать Шариков? Что был бездомной собакой и бегал по помойкам? Что голову разрезал ему безумный вивисектор?
