Если воспользоваться современной терминологией, процитированное письмо следовало бы назвать «заявкой»: автор излагает издателю свое предложение. Ориентировочно, неконкретно, условно. В процессе работы автор может существенно отклониться от первоначальных предложений, это естественно – судят не по замыслу, а по результату. В случае с Достоевским поражает как раз то, что конечный результат, каковым мы знаем «Преступление и наказание», с необыкновенной точностью отвечает идее, сформулированной на самом раннем этапе работы. Хоть бери это письмо и сдувай с него, как со шпаргалки, в школьное свое сочинение по теме «Идейное содержание романа Ф. М. Достоевского «Преступление и наказание».
Но ведь еще ничего не было – ни названия, ни представления об объеме, ни о способе изложения (от какого лица – «от себя» ли, рассказчика, или от лица героя). Не было имени у героев. Даже точного представления не было еще, кто будет главный в романе. И судя по поздним черновикам, вариантам сюжета предстояло долго еще бороться друг с другом, прежде чем определилась единая канва повествования. И тем не менее главное уже прозвучало.
Но и это не все. Будем говорить об интуиции Достоевского, иначе бы нам пришлось говорить о мистике. Дело вот в чем. У Каткова, получившего письмо из Висбадена, было достаточно причин оценить актуальность идеи, и одна из них – совершенное на днях в Петербурге убийство некоего ростовщика Бека и его кухарки (мог ли знать за границей о том Достоевский?), но и выписав просимый аванс, Катков (а уж Достоевский тем паче) не знал еще подробностей дела: личность убийцы (молодой человек), возраст (19), его внезапное раскаянье, другие детали – обо всем этом еще не появилось в газете. Дальше больше. Перед выходом из печати начальных глав романа, как по заказу, некий молодой человек убьет топором (на сей раз в Москве) ростовщика и его служанку, – на первых читателей «Преступления и наказания» это странное совпадение произведет еще то впечатление.
Проживая поблизости, я иногда заходил в «дом Раскольникова» – это недалеко от Сенной; считается, что своего персонажа Достоевский поселил здесь, в ста пятидесяти шагах от дома, где сам жил. Сейчас на углу «дома Раскольникова» мемориальная доска, но во двор уже не попасть – электронный замок на воротах с некоторых пор оберегает покой жильцов. А когда-то любой, повернув во дворе направо, мог беспрепятственно проникнуть на лестницу, ведущую «к Раскольникову». В девяностые годы на ее ступенях тусовались школьники – должно быть, сильно продвинутые, потому что все они были фанатами романа, а точнее сказать, главного его персонажа. Это уже тогда казалось несколько странным, ведь книги стремительно переставали читать. Здесь же все стены были исписаны изречениями в поддержку преступных деяний Родиона Романовича – типа «Родя, ты прав!», «Мы с тобой, Родя!». Можно встретить было и обширные записи в жанре альтернативного сочинения.
