– Что такое «Паук»? Это игра компьютерная?
– Да, игра, пасьянс. Дело в том, что с пауком у меня сложные взаимоотношения, ибо у меня начиналась хорошая карьера скалолаза в юности, но я проиграл свои первые соревнования, которые должен был выиграть. На финише, когда мне оставалось только подтянуться до вершины, я уже ухватился рукой за финишный край скалы, и в этот момент на паутине, как, знаешь, они качаются, большой паук-крестовик спрыгнул мне под нос. И я с визгом, как девчонка, отпустил сразу все страховки и полетел вниз. Хорошо, что я на страховке слетел… Так я с позором упустил первый свой выигрыш. Точно так же паук сбивает меня с концентрации и теперь, но в пасьянсе. Я вижу в пауке очень много провиденциального, потому что, с другой стороны, он же и плетёт ткань. Он же организатор великой конструкции, величайшей. И, собственно, в прозе больше паутины, чем в чём бы то ни было. Я всю жизнь и плету паутину…
– Были ли в вашей молодости писатели, которые казались вам живыми классиками?
– Нет, не было. Уже их не было. Они все уже умерли.
– Пастернак?
– Нет, я его не знал. Но он не был стариком. Он был немного младше меня. Это было моё основное недавнее разочарование, что старики не были стариками, а были людьми моложе меня. Ахматова ушла, младше меня была, я старше уже её. Чего там говорить, она была старухой, великой старухой в Ленинграде. Чрезмерно великой. Нет, тогда с одной старухой я дружил, но какая же она была старуха, когда она была возраста моего отца? С Лидией Гинзбург. С ней было приятно общаться, поскольку она больше меня знала и больше меня понимала. Я просвещался, не учась, а просто усваивая какие-то другого уровня оценки и характеристики. Это была всё-таки, по-видимому, какая-то дружба.
Старших уже не было, я даже помню, как Михаил Леонидович Слонимский сказал: «Как вам плохо, что у вас нет никакого старшего авторитета. У нас хотя бы был Короленко». Вот что приблизительно говорил мне последний серапион. Короленко у них был за старшего авторитета. А Короленко сам умер в 1921 году, значит, для Слонимского, который 90-х годов рождения, было такое соотношение. На самом деле разница в возрасте очень небольшая была… Я помню, в 2004 году, когда отмечалось столетие со дня смерти Чехова, было трудно осознать, что прошло всего сто лет. И всего столетие прошло со дня смерти Толстого, с 1910 года, и это людям тоже трудно осознать… Все думают, что это какие-то огромные явления истории, как 1917 год или 1941 год, что они рассекают века на такие глыбы, что они друг от друга отстоят уже на тысячелетия – ничего подобного, это всё рядом. Если я, например, помню всю войну... А я живой ещё человек и не ветеран.
